Насосы интуиции и другие инструменты мышления - Дэниел К. Деннетт

Ясно мыслить о детерминизме и свободе выбора чрезвычайно сложно. Если детерминизм реален, существует ли вообще реальная свобода выбора? Если агент, якобы обладающий свободой воли, на самом деле детерминистичен и живет в детерминистическом мире, исключает ли это свободу выбора и случай? Далее описывается насос интуиции, который помогает изучить этот вопрос, взглянув на упрощенный мир – игру в шахматы – в искусственно сконструированном детерминистическом мире: мире работы компьютера.

Допустим, вы установили на свой компьютер две разные шахматные программы и связали их с небольшой управляющей программой, которая заставляет их играть друг с другом партию за партией в потенциально бесконечной серии. Станут ли они играть одну и ту же партию снова и снова, пока вы не выключите компьютер? Вы могли бы настроить программы А и Б таким образом, но в таком случае не узнали бы о них ничего интересного. Допустим, А побеждает Б в этой часто повторяемой партии. На основании этого нельзя сказать, что программа А в целом лучше программы Б или что программа А победит программу Б в другой партии, а повторение одной и той же партии не позволило бы вам узнать ничего о сильных и слабых сторонах каждой программы. Гораздо более информативным стал бы турнир, в котором программы А и Б сыграли бы последовательность разных партий. Организовать его несложно. Если любая из шахматных программ в ходе расчетов обращается к генератору случайных чисел (если, например, она периодически “подбрасывает монетку”, чтобы найти выход из ситуаций, где нет очевидного основания для выбора того или иного действия в процессе поиска удачного хода), то в следующей партии состояние генератора случайных чисел будет иным (если только вы не настроили его перезагрузку), а следовательно, будут рассматриваться другие варианты в другом порядке, что время от времени будет приводить к “выбору” других ходов. В результате вторая партия сложится по-другому, а третья будет отличаться иным образом – и в итоге все партии получившейся серии окажутся уникальны, как снежинки. Тем не менее, если вы выключите компьютер, а затем перезапустите его с той же программой, на ваших глазах развернется точно та же серия не похожих друг на друга партий, поскольку та же самая псевдослучайная последовательность чисел будет определять результаты “подбрасывания монетки” обеими шахматными программами.

Допустим, мы создали такую шахматную вселенную с двумя программами, А и Б, и изучаем результаты серии из, скажем, тысячи партий. Мы найдем множество заслуживающих доверия закономерностей. Допустим, мы установим, что программа А всегда побеждает программу Б в тысяче разных партий. Нам захочется объяснить эту закономерность, а фраза “поскольку программа детерминистична, программа А обречена всегда побеждать программу Б” не удовлетворяет нашего небезосновательного любопытства. Нам захочется понять, что в структуре, методах и диспозициях программы А объясняет ее превосходство в шахматах. Программа А имеет компетенцию или способность, которой не хватает программе Б, и нам необходимо изолировать этот любопытный фактор. Возможно, объяснение следует искать на низком уровне: может выясниться, например, что программы А и Б на самом деле одинаковы и на уровне исходного кода представляют собой идентичные оценщики шахматных ходов, но программа А скомпилирована эффективнее программы Б, а потому может лучше анализировать партию за одинаковое количество машинных циклов. Фактически программа А “думает [о шахматах] ровно то же самое”, что и программа Б, а программа Б “знает” о шахматах все, что известно программе А, но программа А просто думает быстрее. (На серьезном уровне, на шахматных турнирах, игра всегда ведется с использованием часов: не успев сделать все ходы за отведенное время, вы проиграете.) Более вероятно, что превосходство программы А над программой Б потребует объяснения на более высоком уровне – на уровне типичных элементов, которые задействуются в процессе принятия решений в шахматах: представлений шахматных позиций, оценок возможных продолжений, решений о выборе конкретных продолжений и так далее. Таким образом, программа А может корректировать относительную ценность фигур по ходу партии, лучше оценивать шахматные позиции либо раньше или позже прерывать определенные изыскания. Она не “думает то же самое”, что и программа Б, она “думает лучше, а ее мысли сложнее”. (Само собой, она лишь вроде как думает. В отличие от человека она не наделена сознанием.)

Пожалуй, случай будет показательнее, если одна из программ не будет побеждать всегда. Допустим, программа А почти всегда побеждает программу Б и при этом оценивает ходы, используя другой набор принципов. В таком случае закономерность окажется еще любопытнее. Чтобы исследовать этот каузальный вопрос, нам нужно будет изучить историю тысячи разных игр, выявляя прочие закономерности. Без сомнения, их найдется много. Некоторые из них будут характерны для шахмат в принципе (например, высокая вероятность поражения программы Б в любой партии, где программе Б недостает одной ладьи), а некоторые будут специфичны для программ А и Б как конкретных шахматистов (например, склонность Б слишком рано вводить в игру ферзя). Мы выявим также стандартные закономерности шахматной стратегии, например тот факт, что, когда время программы Б истекает, она начинает исследовать оставшиеся узлы дерева игры не так внимательно, как исследует их в такой же позиции при наличии большего количества времени. Иными словами, мы обнаружим множество пояснительных закономерностей – как не допускающих исключений (в нашей серии из тысячи игр), так и статистических.

Такие различимые шахматные закономерности сразу бросаются в глаза на фоне торжества детерминизма, которое с позиции микрокаузальности представляется весьма монотонным. Со своей позиции мы наблюдаем за напряженным поединком двух шахматных программ, но при взгляде через “микроскоп” (при наблюдении за инструкциями и данными, проходящими через ЦПУ компьютера) увидим единственный детерминистический автоматон, работающий единственным доступным ему способом. Предугадать его шаги не составляет труда – достаточно изучить, в каком именно состоянии пребывает его генератор псевдослучайных чисел, а также проанализировать структуру программы и данные. В его будущем нет “настоящих” разветвлений и развилок: все “выборы”, совершаемые программами А и Б, заранее предопределены состоянием компьютера и его памяти. Казалось бы, в таком мире по-настоящему возможным нельзя считать ничего, за исключением того, что на самом деле происходит. Допустим, например, что над программой А в момент времени t нависает зловещая матовая сеть (гарантированная победа, распознать которую порой непросто), но все меняется, когда у программы Б заканчивается время и она прерывает свой поиск важного хода чуть раньше, чем необходимо. Получается, что эта матовая сеть не должна была возникнуть. (Если у нас возникают сомнения, мы можем доказать это, проведя точно такой же турнир в другой день. На том же этапе серии у программы Б снова закончится время, из-за чего ей снова придется прервать свои поиски ровно в тот же момент.)

Что же это значит? Неужели в этом модельном мире ничего нельзя предотвратить и ничего нельзя избежать? Неужели в нем нет ни нападений, ни защит, ни упущенных возможностей, ни пикировок истинной субъектности, ни подлинных возможностей? Следует признать, что наши шахматные программы, подобно насекомым и рыбам, слишком просты в качестве агентов, чтобы быть подходящими кандидатами на обладание морально значимой свободой воли, но детерминизм их мира не лишает их разноплановых талантов и способностей пользоваться имеющимися возможностями. Если мы хотим понять, что происходит в таком мире, мы можем – и должны – обсудить, как их осознанный выбор приводит к изменению обстоятельств, а также что они могут и не могут делать. Если мы хотим выявить каузальные закономерности, чтобы объяснить повторяющиеся мотивы, замеченные нами в тысяче партий, нам нужно всерьез рассмотреть позицию, в соответствии с которой в этом мире действуют два агента, А и Б, пытающиеся обыграть друг друга в шахматы.