Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918 - Джордж Уильям Бьюкенен
Шрифт:
Интервал:
11 ноября
«Последние два дня прошли без каких бы то ни было беспорядков, и вчера все верили, что к настоящему моменту войска Керенского уже подойдут сюда и положение будет ликвидировано. Руководствуясь этими соображениями, Комитет общественного спасения убедил курсантов военных училищ занять Центральный телеграф и предпринять наступление в других частях города. Вследствие этого ситуация снова обострилась, и повсюду в городе идут бои.
Наша охрана из восьми курсантов отличилась тем, что добралась до ящика виски и ящика кларета, принадлежавших секретарям. Большинство из них на следующий день были больны, а некоторых рвало прямо в вестибюле. Пока что не они защищают нас, а скорее мы защищаем их. К счастью, в пятницу нам придали дополнительную охрану из польских солдат с офицером, и мы благополучно отправили курсантов по домам, переодев их в гражданское платье».
12 ноября
«Вчера телефонная станция была отбита объединенными силами солдат, рабочих и матросов, но не без потерь с обеих сторон. Воинские подразделения с полевыми орудиями окружили различные военные училища и потребовали их безоговорочной сдачи. Одно из училищ оказало серьезное сопротивление, и говорят, что число погибших превышает двести человек, а несколько курсантов были выброшены из окон верхних этажей. К 10 часам вечера большевики снова овладели всем городом».
13 ноября
«Керенский снова подвел нас, так же как и во время июльского восстания и выступления Корнилова. Его единственная надежда на успех заключалась в том, чтобы ударить на Петроград с теми войсками, которые он мог собрать, но он терял время на переговоры, издавал приказы и контрприказы, вызывавшие раздражение у военных. Когда он, наконец, двинулся, было слишком поздно. Большевики снова заняли Царское и теперь были уверены в победе. В Петрограде их поддерживали корабли, приведенные ими из Кронштадта, один из которых встал на якорь прямо перед посольством. Если бы теперь казаки попытались войти в город, они, вероятно, подверглись бы бомбардировке. Мы до такой степени отрезаны от внешнего мира, что почти ничего не знаем о том, что происходит в провинции, но в Москве, где в последние несколько дней шли настоящие бои, большевики одержали верх. Говорят, что число убитых достигает двух тысяч человек и город, по-видимому, был отдан на разграбление пьяной черни, завладевшей винными складами.
До сих пор никто в посольстве или колонии не пострадал, но мы все еще переживаем очень тревожное время. Вчера из двух источников поступили сообщения, что в течение ночи на посольство будет предпринято нападение. В дополнение к нашим польским охранникам в посольстве остались ночевать шесть британских офицеров и Кнокс, выполняющий обязанности главнокомандующего, – наш главный оплот в это беспокойное время. Хотя большевики, которые не хотят портить отношения с союзниками, вряд ли будут поощрять подобное нападение, но всегда остается опасность, что германские агенты могут подбить Красную гвардию совершить набег на посольство, чтобы спровоцировать трения между Россией и Великобританией. Несмотря на меры, предпринятые для поддержания порядка, нельзя сказать, что жизни людей ничего не угрожает: сегодня утром под нашими окнами русский младший офицер был застрелен за то, что отказался отдать свою шашку вооруженным рабочим».
14 ноября
«Сегодня ко мне заходил Верховский. Он сказал, что Керенский не хотел, чтобы казаки подавили восстание сами, поскольку это означало бы конец революции. Он заявлял, что умеренные социалисты все еще сохраняют шансы на формирование правительства и что, если ему будет дано право сказать войскам, что они согласны обсуждать и выправлять свои условия мира для представления Германии, он сможет увести многих из них от большевиков».
17 ноября
«Казаки под командованием Краснова, которые должны были войти в Петроград, договорились с большевиками, и Керенский бежал, переодевшись матросом.
Положение теперь безнадежно, поскольку большевики – хозяева положения на юге и в Москве, и, хотя Каледин удерживает юг, у него нет шансов продвинуться на север».
Правительство Керенского, подобно императорскому режиму, пало без борьбы. И он, и император не желали видеть угрожавшей им опасности, и оба позволили ситуации выйти из-под контроля прежде, чем они предприняли хоть какие-нибудь меры для своей защиты. Только когда его час пробил и, как телеграфировал Родзянко, было уже поздно, император согласился даровать конституцию. То же самое произошло с Керенским. Он выжидал и мешкал. Когда он, наконец, решился действовать, оказалось, что большевики заручились поддержкой гарнизона и это его, а не их, требовалось подавить. Если бы я должен был написать эпитафию империи и Временному правительству, я бы написал всего два слова: упущенные возможности.
С самого начала Керенский был центральной фигурой революционной драмы и единственным из своих коллег, кто пользовался значительной поддержкой у масс. Пламенный патриот, он желал, чтобы Россия продолжала вести войну до тех пор, пока не будет достигнут демократический мир, и в то же время он стремился бороться с силами, провоцирующими беспорядки и разруху, чтобы его страна не стала добычей анархии. В начале революции он демонстрировал мужество и отвагу, которые выделяли его как единственного человека, способного обеспечить достижение этих целей. Но его поступки были не так хороши, как его слова, и всякий раз при всяком кризисе он упускал благоприятные возможности. Он был, как показали дальнейшие события, человеком слова, а не дела: он всегда готовился нанести удар и никогда не наносил его; он больше заботился о спасении революции, чем о спасении своей страны, и в результате погубил и ту и другую. Хотя как глава правительства он обладал всей полнотой власти (которую он так прискорбно использовал) и поэтому должен нести главную ответственность за сдачу России большевикам, другие партийные лидеры тоже не могут быть полностью оправданы. Умеренные социалисты, кадеты и другие несоциалистические группировки – все внесли свой вклад в окончательную катастрофу, поскольку во время кризиса, требовавшего их тесного сотрудничества, они не сумели отбросить партийные разногласия и целиком и полностью посвятить себя спасению своей страны.
Социалисты, одержимые страхом контрреволюции, уклонялись от принятия мер, которые могли бы придать боеспособность армии. В то же время кадеты совершенно справедливо настаивали как на восстановлении дисциплины в армии, так и на поддержании порядка в тылу. Но вместо того чтобы вести себя корректно и тем самым убедить социалистов, что им нечего бояться дисциплинированной армии, они со своей стороны сделали все возможное, чтобы создалось впечатление, будто они тайно готовят контрреволюционные выступления, главной действующей силой которых будет армия. К несчастью, партийный дух возобладал и не позволил предпринять какие-либо последовательные усилия для подавления общего врага. Неспособность русских к плодотворной совместной работе, даже когда на карту поставлена судьба их страны, можно считать национальным пороком. Как говорил мне один русский государственный деятель, если десять русских соберутся за круглым столом, чтобы обсудить те или иные важные вопросы, они будут говорить часами, не приходя к какому-либо решению, а кончат тем, что перессорятся между собой. Единственным членом правительства, который все это время пытался, хотя и безуспешно, удержать своих коллег в рамках сотрудничества и убедить их следовать твердым, последовательным курсом, был Терещенко. Не принадлежа ни к одной из партий, он думал только о благе своей страны, но из-за своей преувеличенной веры в Керенского придерживался слишком оптимистических взглядов на ситуацию, а иногда внушал их и мне. И лишь когда уже было поздно, он понял, как на самом деле слаб и ненадежен выбранный им вождь.
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!