А тебе слабо? - Кэти Макгэрри

Его машина заводится не сразу. Мотор скулит и глохнет, Трент запускает его снова. Ну же, давай. На третий раз двигатель со стоном оживает. Машина трясётся и дребезжит, Трент сдаёт назад и выруливает на шоссе.

Я перебегаю через парковку и колочу в мамину дверь, одновременно поворачивая дверную ручку. Дверь заперта, но мама уже гремит цепочками с другой стороны. Она открывает дверь и машет мне рукой.

– Элизабет!

Я вбегаю внутрь.

– Ты собралась?

– Нет, – отвечает она. – Детка, я думаю, не стоит нам это делать.

Боже, этот урод ещё и свинья. Его шмотки валяются повсюду вперемешку с пустыми пакетиками из-под мета. Я хватаю мешок для мусора и бегу в ванную.

– Что тебе понадобится?

Мама идёт за мной, потирая свою голую руку. Папа делал так же, я помню. Это означает, что ей нужна доза. Похоже, бегство с мамой будет тем ещё геморроем.

– С тех пор как меня выписали из больницы, Трент ухаживает за мной. Он такой заботливый. Он говорит, что раскаивается в том, как со мной обходился, и хочет начать всё сначала.

– Твой Трент – дерьма кусок.

Я швыряю в мешок мамину расчёску и зубную щётку, потом замираю при виде маленького коричневого пакетика, засунутого за коробочку с тампонами.

– Что это?

– Не знаю, – мама снова и снова растирает руки. – Ширли оставила это здесь, когда привезла меня домой.

Я хватаю пакетик.

– Кажется, ты говорила, что за тобой ухаживает Трент.

– Детка, я хотела сказать, что он заехал сегодня утром.

В коричневом пакетике лежит пачка пятидесятидолларовых банкнот и купленный по рецепту флакон наркотика, необходимого маме, чтобы снять зависимость от героина. «Спасибо, Ширли!» Я стараюсь не думать о том, что она продала или сделала, чтобы раздобыть эти деньги. Главное – деньги здесь, они мне нужны, и пока этого достаточно. Я швыряю пакетик в мешок и выбегаю в спальню. В шкафу выбирать почти не из чего, я бросаю в мешок наименее грязные и нерваные шмотки.

– Элизабет, – тоненько скулит мама. – Элизабет, давай отложим отъезд на денёк-другой?

– Нет, мы уезжаем прямо сейчас. Где ключи от машины?

– Я… я не знаю!

Значит, знает.

Я замахиваюсь мусорным мешком с барахлом и сшибаю бутылки со спиртным с её тумбочки. Стекло со звоном бьётся о стену.

– Вот так твой Трент однажды поступит с твоей головой. Мы уезжаем отсюда!

Охваченная отчаянием, я выхожу и бросаю взгляд на свою пустующую комнату. Дверь в неё в кои-то веки открыта, и я прирастаю к полу.

– Твою мать, ты издеваешься?

Я прислоняюсь лбом к дверному косяку. Удар слишком силён, у меня всё плывёт перед глазами, я не могу устоять на ногах. На старом кофейном столике, который я когда-то нашла около мусорных баков, разложены пакеты с белым порошком. Мелкие пакетики кучей свалены на полу.

Я с трудом выдавливаю из себя слова.

– Ты торгуешь героином.

Мама выталкивает меня в коридор и захлопывает дверь.

– Нет. Это всё Трент. Иногда я разрешала ему оставлять у меня товар на ночь, но после того, как ты выбила окна в его машине, полиция плотно села ему на хвост, поэтому он перенёс всё сюда, от греха подальше. Я же должна была ему помочь!

Я судорожно сжимаю и разжимаю кулаки.

– Это ты разбила окна в машине Трента! Я взяла вину на себя, чтобы тебя не отправили за решётку!

– Сделай вид, что ты ничего не видела, Элизабет. Ты же знаешь, как рассердится Трент! Он считает, что это ты сдала его полиции.

– Что с тобой такое, твою мать? – ору я ей в лицо. – Ты помнишь, чем закончился ваш последний эксперимент с героином? – я складываю из пальцев пистолет и приставляю к своему виску. – Мама, этот тип хотел меня убить! Мне было восемь лет! Он приставил пушку к моей голове и взвёл грёбаный затвор!

Мама мелко трясёт головой и никак не может остановиться.

– Нет, детка, он бы этого не сделал! Твой папа сказал, что он просто хотел нас напугать. Твой папа сказал, что нам ничего не угрожало. Ты просто всё неправильно поняла. Твой папа дал мне слово!

Как она может так легко обманывать себя? Как она может снова и снова прятаться от правды? Я вижу, как мама снова трёт руки. У меня подкашиваются ноги, я ударяюсь о стену. Боже, разве я чем-то лучше? Все эти недели, если не месяцы, все признаки употребления героина были у меня перед глазами, но я предпочитала ничего не замечать.

Но теперь с меня хватит. Я больше не буду закрывать глаза на правду.

Я выхожу на кухню и начинаю сбрасывать весь хлам со столешницы, чтобы побыстрее отыскать ключи. Если понадобится, я вытащу её отсюда за волосы. Ручка входной двери поворачивается, моё сердце сжимается и падает. Я провозилась слишком долго, и теперь Трент меня убьёт.

Бет часто-часто моргает, когда я вхожу в квартиру. Она стоит на крохотной кухне, сжимая в руках мешок для мусора. Никогда в жизни я не испытывал такого облегчения при виде кого бы то ни было. И никогда в жизни мне так сильно не хотелось вытрясти из кого-то душу.

– Собралась куда-то?

Я стараюсь оставаться спокойным. Насколько я успел узнать, Бет принимает в штыки любые угрозы, гнев или попытки помешать ей исполнить задуманное.

Она поворачивается ко мне спиной и продолжает швырять на пол какие-то бумаги и прочий мусор.

– Вали отсюда.

– С удовольствием. Поехали. Мы с тобой дважды приезжали в Луисвилл на ужин, но всё как-то не складывалось. Пора наконец устроить настоящее свидание.

Бет выходит из кухни и начинает рыться на карточном столике. У неё трясутся руки, а лицо выглядит неестественно бледным на фоне чёрных волос.

– Я не шучу, Райан. Мы с мамой сегодня уезжаем. Это было давно решено, помнишь?

– Было.

Я быстро окидываю взглядом захламлённое помещение, пытаясь понять, чего так боится Бет. Адреналин кипит в моей крови, готовит меня к встрече с невидимой пока угрозой.

– Но в субботу ты передумала.

В комнату входит женщина. Болезненно худая. Жёсткие, как пакля, светлые волосы. Я впервые вижу мать Бет так близко.

– Ты кто такой? – спрашивает она.

Я заставляю себя посмотреть в её пустые светлые глаза. Они того же цвета, что у Бет, только совсем тусклые.

– Меня зовут Райан. Я бойфренд Бет.

Бледные губы женщины растягиваются в подобии улыбки.

– У тебя есть мальчик, Элизабет?

Бет швыряет на пол пустую пластиковую двухлитровую бутылку.