Гладиаторы - Джордж Джон Вит-Мелвилл

Он решил некоторое время притворяться и обратился к сенату с гораздо большей почтительностью, чем прежде.

— Взываю к старцам Иудиным, — сказал он, в то же время жестом подавляя возмущение среди своих сторонников. — Я подчиняюсь решению национального совета. Время ли теперь сокращать число наших войск? Неужели нужно избрать настоящий случай, чтобы распустить корпус дисциплинированных солдат и переполнить город массой людей, с саблей в руке, оскорбленных и дышащих мщением? Неужели у нас мало бесполезных ртов, которые нужно кормить, и можем ли мы пренебречь хоть одним дротиком для защиты стен? Мой брат, — он с горечью сделал ударение на этом слове и, произнося его, схватил под плащом рукоять своей сабли, — мой брат дает странные советы, но я хочу верить в их искренность. Ведь и я, хотя и не так складно говорю, как он, имею право на то, чтобы меня выслушали. Разве я не оставил в руках врагов родную Гишалу и виноградник отца моего? Разве я не насмеялся над всей римской армией и не одурачил Тита, лишь бы иметь возможность прийти на защиту Иерусалима? Следует ли за это упрекать меня сегодня, как ребенка, или обвинять в измене? Судите меня по моим делам. Я еще сегодня утром был на городских стенах и не видел там моего брата. Враги приготовились к приступу. Снаряд, который они называют «победой», подвинулся еще на сто локтей. В то время как мы здесь разглагольствуем, орлы приближаются… Идем, идем к укреплениям, говорю я вам. Пусть всякий считающий себя иудеем идет туда, будь он священник или левит, фарисей или саддукей, зилот или ессей. И вы увидите, так же ли отважно врежется Иоанн со своими сикариями в ряды врага, как мой брат Элеазар со своими храбрыми солдатами?

С этими словами, не обращая внимания на тех, в присутствии кого он стоял, Иоанн вытащил саблю и стал во главе своих сторонников, тотчас же потребовавших громкими криками, чтобы он вел их на укрепления. С быстротой пожара энтузиазм сообщился и самому совету. Воодушевление не миновало и друзей Элеазара, и вся масса вышла из храма, выстроилась на улицах и шумно потекла к стенам.

Все, что Иоанн говорил совету, было вполне справедливо. Римляне, уже разрушившие наружную стену и значительную часть пригородов, теперь вторично завладели второй стеной и высокой, стоявшей сбоку башней Антонии, которую Иоанн, говоря по справедливости, храбро защищал, отбив ее у осаждающих. С этого-то выгодного пункта и велась теперь отборной римской армией атака, имевшая целью разрушить последние опоры города и окончательно взять его. Когда Элеазар и его соперник приблизились со своими соединенными войсками, они принесли полезное подкрепление защитникам, сильно стесненным врагом, несмотря на упорное сопротивление.

При подобных обстоятельствах всякий здоровый телом иудей делался солдатом. Составленные таким путем войска бывают неизмеримо страшнее в атаке, чем в защите. Им обыкновенно свойственна неодержимая отвага и слепая сила, иногда берущая перевес над расчетами военного знания или опытности, но они так же подвержены панике в случае несчастия и не обладают той сплоченностью и стойкостью, какой отличаются только те, для кого война представляет обычное ремесло. Вооруженные копьем и саблей, с дикими криками лезущие на приступ, евреи были почти неотразимы, но раз они были отброшены, их окончательное поражение становилось неизбежным. Наоборот, никакая непредвиденная удача не могла заставить римлян выступить из своих рядов, и они одинаково хорошо сохраняли методический порядок и при натиске, и при отступлении. Немыслимо было подстроить им козни, как бы искусно их ни маскировали, и даже тогда, когда их было меньше, они могли отступить без урона.

Устройство легиона способствовало развитию самоуверенности в этом прекрасно дисциплинированном войске. Каждый римский легион представлял сам по себе как бы маленькую армию, имеющую в известных размерах свою пехоту, кавалерию, военные снаряды, материальную часть и обоз для багажа.

Неожиданно отрезанный от главного корпуса, легион не лишался этих предметов первой необходимости, без которых армия тает, как снег на солнце, и был способен действовать особняком в какой угодно стране и в каких угодно обстоятельствах. Помимо того, каждый человек был глубоко уверен в себе и своих товарищах, и так как захват в плен считался для солдат таким большим позором, что многие из них сами убили бы себя, лишь бы не подвергнуться такому бесчестию, то неудивительно, что часто императорские армии с успехом отстаивали позицию там, где погибло бы всякое другое войско.

Внутренняя организация каждой когорты (название, может быть, соответствующее нашему полку, как легион соответствует дивизии) имела целью также развитие сметливости, изворотливости и энергии в рядах солдат. Каждый из них сражался, ел, спал, ходил и работал на глазах у своего декуриона, или десятника, который считался прямо ответственным за подведомственных ему людей перед своим центурионом.

Известное число этих центурий, или отрядов, изменяющееся смотря по обстоятельствам, составляло манипулу, а две манипулы образовывали когорту. Каждый легион состоял из десяти когорт, под начальством шести трибунов, исполнявших поочередно свою тяжелую обязанность. Эти трибуны находились в ведении генерала, который под различными именами — претора, консула и т. п. — начальствовал всем легионом.

Простые солдаты были вооружены щитом, латами, шлемом, копьем и саблей или кинжалом, но кроме этого оружия каждый нес еще какие-нибудь орудия приступа, а в некоторых случаях по два или по многу кольев для поспешной постройки укрепления. Все они, действительно, были столь же сильными работниками и искусными мастерами, как и непобедимыми бойцами.

Таким образом, хотя иудеи и были бесстрашным и воинственным народом, однако у них было очень мало шансов на сопротивление завоевателям мира. Только свойственное им ожесточение давало им возможность так долго мешать намерениям Тита и его легионов. Их отчаянные вылазки иногда достигали успеха, и благородный римлянин, казалось, с уважением относился к силе и невзгодам своего врага. Но для такого искусного вождя должно было быть ясно, что сдача Иерусалима и предполагаемое обладание всей Иудеей могли быть только вопросом времени.

В самом начале осады римляне сделали род глубокой и очень широкой траншеи, способной скрыть пехоту, с целью приблизить к стене свои машины, но характер почвы не позволил им докончить это дело. Теперь эта траншея представляла достаточно защищенную крытую дорогу. Осажденные могли выходить через нее недалеко от башни Антонии, вторичное взятие которой было бы делом огромной важности, тем более что с ее вышки сам Тит заправлял действиями армии. Во внутренней стороне этой башни была брешь, которую римляне, измученные градом стрел и дротиков, бросаемых врагом со стен, напрасно старались заложить. Не раз, когда они пытались окончить это дело ночью, их материалы были поджигаемы, и они отступали к своим укреплениям с серьезным уроном, отбитые силой осажденных. Действительно, башня Антонии была ключом ко второй стене. Если бы иудеи отбили ее снова — как это один раз и случилось, — то в их распоряжении были бы два сильных пункта защиты между верхним городом и врагом.

Когда Элеазар и Иоанн, во главе своих партий, теперь соединившихся вместе, пришли на внутреннюю стену, им пришлось увидеть жестокую и отчаянную битву, происходившую на открывавшемся под ними пространстве.