Апостол, или Памяти Савла - Павел Сутин

– Я не заглядывал так далеко, – сказал Нируц. – Коли нам троим – тебе, мне и Идумеянину – удастся спрятать галилеян от Лонгина хотя бы на год, то я буду счастлив… Я буду счастлив некоторое время. А потом перестану быть счастлив и стану думать, как придержать галилеян, как обмануть Лонгина, Бурра и наместника, как удержать Каиаху от расправы с галилеянами руками романцев…

– А вот о Вителлии, – перебил Севела. – Идумеянин знает истинную цель похода в Тир. Надо думать, что и наместник Вителлий тоже это знает. Он может донести Лонгину о галилеянах.

– Этого не случится, – сказал Нируц, как говорят о малозначащем. – Наместник Вителлий принадлежит к партии сенатора Лепида. Лепид и Лонгин давние враги. Вителлий интригует против Лонгина, он не станет помогать проконсулу.

– Ни в чем не повинных горожан Тира погонят в Ерошолойм… – сказал Севела. – Я выполню твой приказ. Но это будет грязным делом, мой майор.

Нируц промолчал.

– Позволь еще спросить, – сказал Севела. – Отчего ты не попытался снестись с вдохновителями галилеян? С теми, кто пишет букву их канона.

– Так нет же их, этих вдохновителей, капитан! – Нируц нервно рассмеялся. – Нет у них своего первосвященника, своего верховного жреца!.. В безличии вдохновителей их сила.

Нируц шумно встал, шагнул к большому шкафу и взял с полки несколько листов.

– Вот, – сказал он. – Здесь десятки имен. Подставь любое – и можешь объявлять этого человека творцом галилеянского канона… Иоханаан из Гисхалы! Маннай из Иезера! Какой-то Терентий бен Симон из Тивериады, избавляет от язв и падучей… Десятки вероучителей, и никто не сможет выбрать из них истинного создателя канона! Они бродят по Провинции, они учат в Schola, они помалу склоняют людей к светлому и простому учению. Но их предводителя ты найти не сможешь, нет его.

Нируц швырнул листы поверх карты.

– Я искал их верховного вероучителя! – горячо сказал он. – Агенты сбились с ног, отыскивая этого человека… Хотел бы я договориться с ним. Или запугать его, или прирезать… Но его нет! Можешь любого из галилеян объявить вдохновителем канона, любой подойдет! Гляди!.. Здесь множество имен!

Склонившись над столом, он ткнул пальцем в убористо исписанные листы.

– Рафаил Итурейский! – возгласил Нируц. – Рав Анания бен Изат! Некто Юстин из Иотапаты, двадцати лет ему не исполнилось, а вся Идумея уже услышала от него галилеянское учение… Некто Иесуйя бен Иосиф из Нацерета, цех плотников… Некто Гиркан Сихемский, отставной легионарий, фракиец… Да множество их. Я больше тебе скажу… – Нируц поднял указательный палец и несколько раз повел им перед лицом. – Нет нужды этому учению в первосвященнике. Всякий, кто принял этот канон, может быть вероучителем. Это учение – логика и доброта, разум и мечта… Кто первым озвучил доброту? Кто первым заговорил о мечте? Никогда не узнать этого. А уж много после, капитан… Люди не могут жить без вероучителей, они придумают имя. Когда-нибудь произнесут одно из этих имен, – Нируц шлепнул ладонью по листам, рассыпавшимся поверх карты Провинции. – И объявят, что этот человек и есть отец галилеян.

– Слышал бы тебя сейчас гончар, – пробормотал Севела. – Он объявил бы тебя галилеянином. «Разум и мечта»… «Доброта и логика»…

– Мне не подходит этот канон, – насмешливо промолвил Нируц. – Я презираю людей, а галилеяне, видишь ли, учат любить каждого встречного-поперечного. А с чего их любить? Почти всякий человек по природе своей убийца и не умеет прожить отдельно от стада… Я знаю цену людям, а потому прекраснодушия галилеян не разделяю. К тому же, я с Предвечным не в ладах. А братья-галилеяне не мыслят себя без Предвечного. Он фундамент их миропонимания. Мне же такой фундамент не нужен. Верование меня унижает. Не желаю ничего принимать на веру! Я, Тум Нируц, рожденный Цебаотом Нируцем, существую в сем неуютном мире и твердо знаю, что нет сил добра и сил зла. А есть только земля и небо, дождь и песок, города и море… Есть люди. С их страстями и добродетелями, трусостью и благородством… И я не склонен видеть руку Предвечного в том, что совершено обычными людьми.

– Такое я слышал от отца.

– Рав Иегуда мудр, – утвердительно произнес Нируц. Он нахмурился и кивнул, словно старый Иегуда Малук из Эфраима сейчас подтвердил его правоту. Он кивнул и добавил: – Предвечный не писал проповеди галилеян и не создавал их Schola. Не Предвечный нынче сводит на нет влияние периша и саддукеев… Не Предвечный уводит Провинцию из-под руки Рима и учит джбрим новой правде. Это делают люди, капитан! Эти люди едят, испражняются, совокупляются, эти люди умрут и станут прахом… И не Предвечный пришлет сюда романские войска – это совершат люди, которых называют сенаторами. А я, человек Тум Нируц, нынче должен сделать все возможное, чтобы галилеяне, навлекшие угрозу на мой народ, исчезли… А коли Предвечный поможет им благополучно добраться пешими из Тира в Ерошолойм – я буду только…

* * *

Во вторник Новиков опять позвал его к телефону.

– Михаил? – спросил знакомый голос. – День добрый.

«Кто это? – подумал Дорохов, быстро припоминая. – Бобышев, что ли? Чего это он мне звонит сюда? Черт, знакомый же голос…»

– Это Роман.

– Извините, не узнал, – удивленно сказал Дорохов. – Здравствуйте.

– Михаил, а вы не выйдете на улицу? Переговорить надо.

– Погодите… А как вы этот телефон узнали?

– Дима дал. Так я жду, хорошо? Я тут, в машине, возле входа.

«Что ж ты за козел, Димон? – со злобой подумал Дорохов. – Ни фига себе, он мои телефоны раздает…»

– Танька, будь другом, присмотри за коллектором, – попросил он Великодворскую. – У меня фермент делится. Я отбегу на минутку.

– Иди, я послежу, – сказала Танька.

– Я мигом.

Он не стал одеваться, пошел к лифту в чем был – в синем халате и свитере. Зачем бы там этот Роман ни приехал – Дорохов больше минуты с ним говорить не собирался.

У институтского крыльца стояла видавшая виды белая «Волга». Дорохов открыл дверь и сел на переднее сиденье. Роман приветливо улыбнулся. У него, оказывается, был круглый животик, обтянутый черной водолазкой. Дубленка и пыжиковая шапка лежали на заднем сиденье.

Когда Дорохов сел в теплый салон, солидный человек крутил ручку настройки радиоприемника.

Машина была «с финтифлюшками». Набалдашник рычага передач из прозрачного плексигласа, внутри набалдашника блестела роза. Передние сиденья застелены белой овчиной. На заднем стекле – шторки. И на зеркале заднего вида болталась игрушка – забавный зверек с длинными космами. «К-р-р-расота», как говаривала Эллочка Щукина.

– Здравствуйте, Михаил, – Роман протянул руку.

Дорохов пожал руку, рука была теплая и сильная.

– Здрасьте. Вы извините, я спешу. Работа. Чем обязан?

Роман прокашлялся в кулак и сказал:

– Зачем вы сразу ершитесь? Извините, если я вас от дел оторвал. У меня к вам важный разговор.