Буча. Синдром Корсакова - Вячеслав Валерьевич Немышев

Я пребывал в бешенстве и унынии.

Они все были от одного отца — полукровки, смуглые с примесью. Они умели разжалобить, они были беженцами, они жили в общежитии для беженцев — все три сестры, все три семьи. Их дети. Мужья искали работу. Вера, Надежда, Любовь! Заправляла всем Вера — главная. Я говорил с ней по телефону. По телефону можно устроить судьбу или сломать жизнь. Вера говорила, что они ему купили неновый диван и всем вместе на три семьи новый телевизор, еще ему — плеер с кассетами, что ему выделили в общежитии жилплощадь — комнату без ремонта на первое время. А он стал приставать к девочке из угловой комнаты. Соседи требовали компенсации за моральный ущерб.

— Зачем вы его отправили в Москву? — спрашиваю Веру.

— Затем, чтобы он вылечился.

— От чего?

— Он болеет.

— Где деньги?

— Какие?

Можно было взять калькулятор и пересчитать Сашкины сбережения до милликопейки, но я помнил и так.

— Вам передано наличными три тысячи в валюте и пачка в мягком переплете! Где деньги?

— Какие?

Вера врала мне искренне. И я поверил. Но предупредил:

— Если еще раз он приедет, то я не знаю, что с вами со всеми сделаю!

Я сказал, чтобы встречали Сашку завтра, а сейчас, прямо после разговора, я беру его за руку и веду на вокзал. Я даже поистерил немного. И я опять сказал это — я произнес громко на весь мир: «Лучше бы тебя там тоже, как мать убили бы, чтоб не мучался после».

Не помню, о чем мы разговаривали, когда ехали на вокзал. Сашка считал светофоры. На вокзале я сказал водителю, чтобы он парковал служебную «четверку», сам сидел в машине и не спускал с Сашки глаз. Что я скоро приду: куплю ему билеты, узнаю, когда поезд до Балакова, и приду — заберу его, посажу на поезд, — и мы тогда с чистой совестью поедем по своим делам. Я выбрался из машины и пошел через шумную площадь, мимо милиционера с майорскими звездами. В кассе я купил билет. Прошло минут пятнадцать. Когда я вернулся и заглянул в салон, Сашки там не было. Водитель расслабленно себя чувствовал — курил. Я рвал пачку сигарет, не мог никак сорвать хрустящую обертку, порвал, швырнул себе под ноги. «Где он?» — спросил я. Водитель пожал плечами. Я заорал на водителя: «Где он, еп мать?!» Водитель испугался и обиделся, надулся и кивнул в сторону — в туалет пошел твой дебил. Он не сказал так, но подумал: мне показалось, что именно так он подумал, — потому что любой, кто встретил бы Сашку на улице, так и сказал бы про него.

«Лучше бы тебя там, как мать…»

Я бросился его искать. Я добежал до касс и обратно, потом я рванулся галопом влево, потом рысью вправо мимо того милиционера с погонами майора. Люди спешили на поезда или к поездам: одни уезжали, другие ждали встречать. Металлические голоса объявляли о прибытии и отправлении того или иного поезда. До отправления саратовского оставалось каких-нибудь сорок минут.

Сашка как сквозь землю провалился.

Оставалось тридцать минут, двадцать пять, двадцать…

Я подбежал к милиционеру и схватил его за рукав, он потянулся к кобуре. Я объяснил. Он строго взглянул на меня — что ж вы, товарищ, не следите за людьми? Я умолял его, милиционера с железнодорожного вокзала: помогите, век не забуду! Оставлю свой телефон: у меня есть знакомые в разных развлекательных программах — новости ерунда, но есть такие программы, что засмотритесь. Я врал ему. Я спросил его: у вас дети есть? Он пошел широкими шагами и скрылся в толпе людей и дорожных чемоданов. Я старался не трясти рукой — мне казалось, что часы идут слишком быстро. Оставалось пятнадцать минут, десять. «Лучше бы, как мать…» Милиционер нашел Сашку по описанию. Я очень точно дал словесный портрет — белая майка с логотипом «Независимой» компании. Милиционер привел Сашку за руку и сказал, что у Сашки не было при себе документов.

— Человек не должен гулять по вокзалу без документов! — милиционер пожелал удачи нам с Сашкой.

Оставалось десять, девять, восемь минут.

Мы побежали. В Сашкиной сумке лежали стопками трусики и майки, суп в термосе, бутерброды, его любимые йогурты, махровое полотенце и другое поменьше для лица. Зубная щетка и новые колготки, которые носят дети или старушки. Мы бежали. Я не думал про Сашкин протез, я забыл, что он одноногий; я думал — дать ему денег, тысяч пять, или не дать?.. Я толкнул Сашку в вагон, пробежал за ним по вагону и, найдя нужное, затолкнул его в купе. Успели! Сашка лыбился желтым ртом и готовился обниматься: давай, братан, держись, до встречи и т. д.

Проводница у вагона встречала пассажиров, повторяла, что осталось пять минут до отправления. Она была уже немолода и была привлекательная толстушка. Я рассказал ей про Сашку. Я успел за четыре минуты пересказать всю историю. Про саперов, тетку Наталью, коменданта Колмогорова, прокурора Юру Пономарева, моего небритого коллегу, маму, папу, дочь и пуделя, психбольницу и другую больницу, врачей и охранников-троллей, тройняшек и соседскую девочку в угловой комнате, таксиста и милиционера с погонами майора. И т. д. В конце я попросил ее присмотреть за Сашкой, чтобы он не сходил с поезда на остановках. И передал проводнице, первой встречной проводнице, его документы.

Проводница растерянно глядела на меня и всхлипывала, она пообещала мне, что присмотрит, что непременно присмотрит, чтобы я не беспокоился. У нее своих двое, и еще от первого брака есть старшая девочка.

Перед самым отправлением проводница всплакнула.

Поезд тронулся. Я помахал Сашке рукой. Он открыл рот и прилип носом к стеклу, смотрел на меня, пока поезд не увез его.

— Прощай, Сашка, — сказал я.

Вязенкин закончил свой рассказ. Огненная сидела не шелохнувшись, прижав колени к подбородку, закутавшись одеялом с головой. Вязенкин запрокинул голову и одним глотком допил остатки коньяка. Отнял горлышко от горьких губ.

— Холодно, — поежился он.

— Холодно.

— Тебе жалко Сашку?

— Мне жалко твою маму.

— А Сашку?

— Еще мне было жалко тебя.

— А Сашку?

— И Сашку. Он не умер?

Вязенкин будто ждал именно этого вопроса, он обрадовался, что она задала этот вопрос: он уложил ее головой на подушку, погладил по рыжим волосам.

— Нет, он не умер. Я его больше никогда не видел. Только один раз, один раз. Этой зимой. Он приехал на запись программы «Без вести пропавшие» к тому человеку, моему коллеге, очень опытному и самостоятельному военному корреспонденту. Мы сидели в студии на