Буча. Синдром Корсакова - Вячеслав Валерьевич Немышев
Шрифт:
Интервал:
Мы ждали дождя и «вертушку» со сменой.
Тяжелые облака пришли из-за дальних гор: черные набухшие тучи ползли от горизонта и к обеду захватили полнеба. Но дождя все не было. Если бы я писал повесть о дожде, я написал бы вот так: «И когда наконец первые крупные капли взбили фонтанчики пыли на дороге, когда застучало по жести и шиферу, когда задорная дробь дождя превратилась в сплошной гул матерого ливня, тогда полегчало. Мы выбежали на улицу. Кто-то упал, забарахтался в горячей луже. Мы прыгали, топали по воде босыми ногами и кричали от радости».
После дождя я звонил домой и говорил сначала с мамой, потом с отцом. Мама плакала, отец сказал, что Сашку сдали в психбольницу.
И после дождя не стало свежей, духота убивала.
Я бросил трубку и заработал желваками. Но мне стало страшно — как при посадке, когда летишь в рассвет.
Отец успел сказать, что они с мамой ездили к Сашке в психбольницу — это на улице Восьмого Марта, областная. «Господи, — сказал отец, — о чем ты думал!»
Сашке приснилась мертвая мать: когда он проснулся, он стал забираться под кровать, потом в шкаф. Потом он стал разговаривать с матерью, собрался к ней. Соседи его, больные, были напуганы — особенно тот, который был без ног по бедра — инвалид с детства. Врачи вызвали неотложку, и Сашку увезли в психбольницу.
Я подумал про Сашкины вещи: махровое полотенце, стопкой трусики и майки. Еще про бутерброды и суп в термосе.
Сигнал от спутника пропал — спутник прятался за облаками: над Атлантикой был штиль. Зато штормило у нас в средней полосе. На Кавказе становилось невыносимо душно. Мне почему-то казалось, что неотложку вызвал тот очкарик-студент, потому что он краснел щеками и нетактично смотрел на часы.
Скоро я вернулся из Чечни и поехал в психбольницу, где лежал Сашка.
Желтые стены становятся такими от света, который мажет их. Свет льется с потолка от желтых лампочек без плафонов. Белая стена вызывает уныние, желтая прогрессирующую шизофрению. В приличных домах на стены вешают картины и часы с боем. Шизофреники не могут жить в триадном мире, — но их селят всех вместе, чтобы они страдали. Тогда шизофреники прячутся под одеялами и накрывают головы подушками, только оставляют рот, чтобы дышать. Тогда они могут жить. Или так, чтобы не замечать никого.
Тени сумасшедших слонялись по палате, где лежал Сашка. Его поселили в сумасшедшем доме на улице Восьмого Марта.
Я мог драться, я умел драться, но не стал. Я строил планы и представлял себе, как прихожу я в «Це и Тэ» и бью бледного врача с румяными щечками: бью его по красным щечкам и тщедушной шее, чтобы он облевался и обмочился прямо себе в штаны и сказал, признался — да я подлец, казни меня! И я бы простил его и поговорил бы с ним сердечно — ну как же ты мог? — он же бедный!
Отец всегда хотел, чтобы я был мужчиной. Он сказал, что пропали все Сашкины вещи: стопками трусики и майки, рубашки с перламутровыми пуговицами, зубная щетка, махровые полотенца, кукла Настя, колготки, которые носят дети или старушки. Он просил, чтобы я поискал — чтобы я что-то решил как мужчина, в конце концов!
Я пришел в сумасшедший дом и поискал глазами.
Я ждал, когда придет врач, и мы сможем поговорить о Сашкином здоровье. Мимо сновали сумасшедшие, душевнобольные или шизофреники, я не мог отличить одних от других. Но оказалось, что мимо меня ходили нормальные, — это были санитары и охранники. В дальнем от меня конце коридора — окно с решеткой. Я подумал, что лучше стоять и ждать там, у открытой форточки, чем терпеть смрад посреди коридора. И пошел. Мне встретился мерзкий человек похожий на тролля: он нес на плечах огромную голову с копной слипшихся волос, у него было злое лицо умалишенного с детства. Он спросил меня, чего я шастаю без бахил — мыли же! И показал на старушку, которая терла доски пола чем-то коричневыми. Она стала полоскать тряпье в ведре, а когда стала отжимать и расправлять, я увидел, что это были колготки, которые носят дети или старушки. Я спросил человека с головой-ведром — он что идиот, и эта старая ведьма идиотка? Где Сашкины вещи?! Мерзкий тролль-санитар зашипел на меня и спрятался в процедурной. И щелкнул ключом изнутри. Я подумал, что попасть сюда на «Восьмое марта» самое последнее, что может случиться со мной в жизни.
Сашка выглядел паршиво. Он спал, желтые простыни под ним измялись и собрались комом. Сашка спал, свернувшись калачом. По щеке Сашкиной течет желтая слюна. Но самое мерзкое было то, что и простыни и матрас под Сашкой желты и мокры были не от пролитой на них чайной заварки. Он ссался под себя, ссался, ссался! Еп мать!.. Протез и кем-то, возможно, по рассеянности растоптанный чулок-колготина валялись у кровати; под батареей валялась изуродованная раздетая догола кукла Настя. Один из сумасшедших нагнулся к Насте и прислонил ее оранжевой спиной к батарее. Я потрогал Сашку по плечу, он пошевелился, разлепил веки. Смотрит, смотрит, смотрит. На меня смотрит, но не видит. Потом увидел, улыбнулся.
Я вышел из платы вон.
Скоро пришел врач, психиатр.
Он был старенький, с бородкой, умным взглядом семита и колючим голосом. Я подумал, что в советское время в паспорте, где графа национальность, у него было неразборчиво, а в его фамилии преобладали мотивы народов Севера или ближе к Китаю. Он был сторонником галоперидола. Говорил он так: «Некоторым больным шизофренией можно разрешить жить в триадном мире, — но нужно ли? Я колю им современные лекарства, за которые, кстати, уплачено из государственной казны. Чудные препараты! А разве люди достойны чего-либо кроме галопередола? О, батенька, еще и галоперидол нужно заслужить, а то ведь можно и по шее за симуляцию и обман».
Он так разговаривал со мной, будто я ему старый друг или родственник.
Психиатр ездит мне по ушам:
— Они начинают задавать вопросы, и я трачу много времени на пустое — их жизнь. Я начинаю осознавать,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!