Зона Посещения. Избиение младенцев - Александр Щеголев

И вот мальчик в сердцевине их лагеря.

За несколько секунд до того, что случилось потом, я все понял. И тогда я закричал – как можно более громко:

– Всем лечь и закрыть руками глаза!

Вскочил и проорал предупреждение вторично. Упал обратно к маме, торопясь ее обезопасить…

У сталкеров отличная реакция, и вопросы в таких ситуациях они не задают, а те, кто задает, давно накрылись. Сначала исполни, потом будешь размышлять, если выживешь. Мужчины попадали сами и повалили всех, кто рядом. «Глаза! – стремительно передавалось по цепочке. – Руками!»

Мы успели. Вспышка была такая, что казалось, мир кончился. Ничего, кроме света, не осталось. Солнце вошло в мозг и там поселилось. Будто ядерный взрыв потряс Зону – без огненной и ударной волны, без радиации. В абсолютной тишине.

Вот тебе и безобидный «образец», источник хемилюминесценции, бесполезный для вояк…

Позже, когда я добивал этих свиней у реки, видел ожоги на их мордах, похожие на солнечные. Видимо, в спектре светового излучения, выплеснувшегося из Светлячка, ультрафиолетовая составляющая тоже присутствовала. Что касается инфракрасной, то ее было в достатке, учитывая выжженные глаза спецназовцев.

Мы медленно приходили в себя, боязливо убирали руки от лиц и делали щелочки из век, впуская свет по капле и заново привыкая к краскам мира…

На маму мою вспышка не подействовала. Она умерла чуть раньше, просто я этого не понял. Когда понял, мозговой коллапс закончился. Я встал и пошел к реке, по следам Светлячка.

* * *

В старых рыцарских романах иногда писали: «Видно было, где он шел». Это про какого-нибудь супермена в доспехах, с окровавленным мечом в руках, прорубавшегося сквозь строй врагов.

Я не супермен, вместо меча у меня – десантный нож, и написать про меня, наверное, следовало бы не «где он шел», а «где он побывал».

Я побывал в каждом вонючем уголке их стойбища, не пропустил ни одного героя-смельчака, воюющего с детьми и женщинами. Их там много оставалось после вспышки – ползали, ничего не соображая и не сопротивляясь. Резал я всех. Кто был в бронике, того – ударом сзади в шею, кто без броника – в сердце. Чтоб чисто было, чтоб не натекло. Пачкать Зону поганой кровью не хотелось.

Спустившиеся к реке, люди, мои товарищи и друзья, отворачивались, но не останавливали скотобойню. Детей сразу уводили под железнодорожный мост, к лодкам.

На душе было странно. Я все осознавал – и что сам сейчас творю, и что со мной недавно сотворили, – но как-то без эмоций. Забивал скот – без эмоций. Спроси меня, зачем ты их режешь, не ответил бы. Пустота.

Светлячком занялись другие, без меня. Мальчик лежал холодный и белый, почти прозрачный, с мраморными прожилками по всему телу. Совершенно не светился. Но был жив, по заверениям врачей. Горгона пыталась напоить его своей кровью, дать хоть чуть-чуть жизненной энергии, все-таки Светлячок был «химиком». И на губы ему капала, и просто на тело – безрезультатно. Мальчика не бросили, взяли с собой, как и Голубятника.

Эйнштейн всех гнал:

– Быстро, быстро! Никаких споров! Куда сказали, туда и садимся!

Уходить решили по реке Нижней на трофейных лодках. Вариант опасный, близкий к безумному, но путь по земле, учитывая армию на плечах, был еще опаснее. С любыми аномалиями и ловушками, оставшимися от инопланетян, можно договориться и разойтись полюбовно, но с двуногими тварями, населяющими планету Земля, договориться нельзя. И ведь есть наивные чудаки, считающие Зону самым страшным, что есть на свете. Вовсе не землянина, вошедшего в эту Зону.

Двуногие твари, кстати, появились довольно быстро. Вспышка разрушила и разогнала туман, наколдованный нашими аномалами, так что набежало их от Седых кварталов – о-го-го сколько!

Носорог со своими людьми остался прикрывать наш отход. Заявил во всеуслышание:

– Пинк Флойд! Антисемит! С вами мы когда-то топтали Зоны и ломали пространства. С тех пор я сменил кличку и масть, чернобыльское «яйцо» позволило мне подняться и стать большим боссом, но сталкерскую совесть, друзья мои, я не потерял. Вот и дочь во мне тоже ошибалась. Запомните вашего Живчика веселым! Натали, дай я тебя поцелую…

Сказано было пафосно, но красиво. Они сняли с флагманского катера пулемет с боезапасом, прихватили противотанковый гранатомет, гранаты для подствольников и побежали наверх, к «железке», – держать оборону.

Возле депо вскоре разгорелся бой.

Эйнштейн разместил всех так, чтобы одна лодка осталась свободной. Предназначалась она для Носорога и его бойцов, если хоть кто-то уцелеет и сможет отправиться вслед за нами.

Отец мой появился вскоре после вспышки. Я был занят массовой казнью, приводя в исполнение свой же приговор. Думал, он присоединится ко мне… нет, не стал.

Нашел он нас по выстрелам. По тем самым, когда… ну, в общем, по первым. Сориентировался. А потом и вспышка помогла понять, куда идти. Тело мамы он принес на руках и больше не выпускал его, сидел и ждал, когда отчалим. Беззвучно плакал.

– Где похороним? – спросил я его.

– Только не в Хармонте, – сказал он. – Доставим на родину, там она и упокоится.

А потом наш основательно поредевший коллектив отдал себя на волю Нижней…

Вот ведь какое дело: он плакал, а я не мог!

Не мог я. А он плакал…

Мне кажется, ему было легче.

Идем на веслах и шестах, никаких моторов, иначе – гарантированный конец плаванию. Не можем себе позволить потерять половину лодок, потому что терять их придется вместе с людьми.

Идем медленно, но при этом торопясь, разрываясь между двумя угрозами. Река не любит торопливых, однако за нами неотступно следует погоня – на лодках, оставшихся у речного десанта. Они тоже моторы не запускают. Осторожничают, сволочи, игнорируют истеричные приказы дуболомов из числа собственного начальства.

Они нас постепенно нагоняют. Если выйдут на расстояние прицельного выстрела, станет туго. Хорошо, что Нижняя – речка извилистая.

Лодка Носорога присоединилась к нашей флотилии практически сразу, как отплыли. Не стал он держаться до последнего бойца: обеспечил группе отход и отступил. Рискнул, догнал нас на моторе. Он-то и предупредил о погоне – видел в бинокль их поспешные сборы.

Флотилию ведет Эйнштейн: сидя на носу флагманского катера, он настороженно всматривается в воду и отдает команды. Вместо гаек бросает в воду прутики и следит за их движением. Прутики нарубил один из папаш-сталкеров, специально посланный Эйнштейном в заросли можжевельника, еще когда готовились к отплытию. Все лодки, следующие за нами, повторяют маневры флагмана в точности. Босс очень просил меня включиться. Я, конечно, слушаю свои ощущения, но здесь не суша, а вода. То ли контакт с водой в Зоне у меня не вполне налажен, то ли с ощущениями проблема. Нет у меня ощущений, высохли вместе с теми слезами, которые я так и не пустил наружу.