Тайное дитя - Луиза Фейн

Эдвард умолкает. Его щеки мокры от слез, которые он не пытается сдерживать.

Портер высовывает руку с явным намерением коснуться лица Эдварда. Но пальцы дергаются и замирают в воздухе.

– Пожалуйста, не надо дальше, – говорит он. – Вы мне, сэр, лучше чая налейте.

Дрожащими пальцами Эдвард наливает чай и протягивает Портеру чашку с блюдцем.

– Сэр…

– Прошу тебя, не называй меня так.

– Не могу называть вас по-другому. Я привык. Видите ли, сэр, после того как меня тряхануло инфлюэнцей, я кое-что вспомнил про тот день. Ваши слова еще больше прояснили картину. Но, сэр, незачем себя корить за то, что вы сделали или не сделали. Разница невелика. Вылези вы из траншеи, вас могло бы убить, а меня бы все равно ранило, и я бы оказался здесь. Дело в том, что никто из нас не выбрался оттуда целым и невредимым. Кому тело покалечило, кому разум. И вы пострадали наравне с остальными солдатами. – Эта речь утомила Портера. У него сбилось дыхание, и сейчас он силится наполнить легкие воздухом. Немного успокоившись, он продолжает: – Сами знаете, мне долго не протянуть. Легкие совсем ни к черту. Еще одна встреча с инфлюэнцей, и я отдам концы. Если честно, я к этому готов. Я достаточно натерпелся в этой жизни и жду не дождусь, когда переберусь в следующую. – Он снова умолкает, чтобы отдышаться. – А вам, сэр, нужно жить дальше. Наилучшим образом, чтобы моя жертва оказалась не напрасной. – Его лицо морщится от боли. – Какой смысл, если еще и вы свою жизнь в ад превратите?

Эдвард смотрит на Портера сквозь пелену слез. На мгновение перед ним прежний Портер: веселый, неунывающий, умеющий в каждой ситуации видеть лучшее. Этим он тогда и понравился Эдварду.

– Ты прав, – наконец отвечает он. – Никакого смысла. Портер, я буду жить наилучшим образом. Обещаю тебе. Но ты получишь признание, какое заслуживаешь. Больше я тебя не подведу. Это я тебе тоже обещаю.

Конец октября, а в здешних местах днем бывает по-летнему тепло и можно есть на террасе. Представить только! Но стоит ли удивляться? Ведь это же юг Франции. Элинор смотрит на виноградники, уходящие к самому горизонту и придающие окрестным холмам золотисто-коричневый оттенок.

Роуз тянется к графину с розовым вином и наполняет бокал Элинор. Прежде она никогда не пила вино во время ланча, но здесь его пьют, как воду, и за ланчем, и за обедом. Тяжело не привыкнуть.

На стол, устланный голубой скатертью, Мари выставила тарелки с сочными ломтиками помидоров. Они плавают в местном оливковом масле с добавлением уксуса и пересыпаны душистыми травами. Помимо них ланч состоит из тапенады, хлеба, соленого мяса и местных сортов мягкого сыра. Элинор смотрит на Мари, на коленях которой устроилась Мейбл. У Мари густые черные волосы, кожа оливкового цвета и длинные худощавые руки и ноги. Она совсем не похожа на своего брата Марселя, сидящего напротив и погруженного в чтение утренней газеты. Нынче он постоянно курсирует между Парижем и Лондоном, между своей работой и поездками к Роуз. Марсель решил немного побыть в Провансе. Туда же приехала и Роуз, которой дали на работе несколько выходных. Дневной свет в это время года особенно impressionnant[13], и Марсель увлеченно трудится над большим холстом, установленным на террасе. По вечерам холст убирают в дом, чтобы не отсырел. Для Элинор его картина – впрочем, можно ли назвать искусством странное сочетание параллелепипедов и бесформенных пятен? – имеет лишь самое отдаленное сходство с потрясающими пейзажами, окружающими старый каменный фермерский дом, в котором они живут. Только сочетание красок, которые Марсель густо накладывает на холст, в чем-то отвечает естественным краскам природы.

Сейчас Элинор видны лишь руки Марселя, перепачканные в краске. Он шелестит газетными листами, восклицая и отпуская ругательства. Мари качает головой, улыбается и пожимает плечами, словно извиняясь перед Роуз за манеры своего брата.

– Alors, – произносит Мари. – Мейбл… Mange, s’il te plait, chéri.[14]

Мари не говорит по-английски, а Мейбл и на родном языке произносит лишь отдельные слова, но это не мешает им прекрасно понимать друг друга. Мейбл повезло: у нее перед глазами пример взрослого человека, соблюдающего такую же строгую диету. Под наблюдением доктора Дево Элинор и Мари тщательно отмеряют и взвешивают все необходимое для ежедневного питания Мейбл. Сейчас ланч Мари и Мейбл состоит из ломтика мяса, большого куска сыра и порции свежих грецких орехов, приправленных сливками. Дважды в день они измеряют уровень кетонов в моче Мейбл.

Это несложно, хотя и занимает какое-то время, но в сонной деревушке, находящейся неподалеку от Бриньоля, никто никуда не спешит. Время здесь тратится на повседневные дела, поддерживающие существование человека. Большинство местных жителей имеют весьма скромный доход, работая на земле или в небольших мастерских. Дважды в неделю Элинор вместе с Мари отправляются в город на рынок, где покупают все необходимое. Ей кажется, что она перенеслась на полвека назад.

Но как бы прекрасно ни было здесь, Элинор сильно тоскует по Англии. По Брук-Энду. Но больше всего она тоскует по своему драгоценному малышу Джимми и его беззубой улыбке. Если она задержится здесь подольше, вспомнит ли он мать?

Мысли о доме натыкаются на вопрос: как ей быть с Эдвардом? С ее дорогим, несчастным, запутавшимся Эдвардом. Она знает, что он всегда старался поступать правильно. В глубине сердца она верит: он хороший человек, только порой бывает слабым. Но сможет ли она уладить разногласия, существующие между ними, или же ей придется повторить путь Софи? Подруга начала затяжной бракоразводный процесс с Генри, который непременно вызовет повышенное внимание газетчиков и сражение за детей.

Повернувшись к столу, Элинор видит, как Мейбл тянется ко рту Мари, желая засунуть туда кусочек грецкого ореха, и улыбается. Трудно поверить, что всего за несколько недель дочь разительно изменилась. Болезнь и жуткое побочное действие лекарств превратили Мейбл в оболочку. И вот теперь эта оболочка наполняется жизнью. Мейбл постепенно, шаг за шагом, вновь становится личностью.

Марсель опускает газету и внимательно смотрит на Элинор поверх маленьких круглых очков. Иногда ей кажется, что ему не тридцать лет, а все пятьдесят.

– Вы читали утренние газеты? – спрашивает он.

– Нет, – отвечает она. – А стоило?

Марсель складывает газету и протягивает ей.

– По-моему, вам нужно это прочесть. Близится конец капитализма, – с видом мудреца добавляет Марсель. – Как мы и предсказывали, привычный мир уходит. Должна начаться новая эра.

– Что там еще случилось? – спрашивает Роуз. Ее рука с куском хлеба, обильно намазанного зеленой тапенадой, застывает в воздухе. – Марсель, ты опять драматизируешь события.