Возвращение королевы - Линн Флевеллинг

— Но я прошу твоих наставлений, великий Иллиор. Что я должен сделать для нее?

Женщина взмахнула рукой, и темнота рядом с ними раскрылась, словно огромное окно. Аркониэль увидел город на скалах, полный величественных зданий и тенистых парков, с широкими улицами. Город был намного больше, чем Эро, и выглядел более чистым и упорядоченным. В центре возвышались два дворца. Один — низкий и неприступный, настоящая крепость, окруженная многорядными стенами. Второй представлял собой высокую, парящую, изысканную четырехугольную башню, увенчанную четырьмя купольными башенками. Этот дворец окружала одна-единственная стена, за которой раскинулись сады. Аркониэль увидел гулявших там людей — мужчин, женщин и детей, скаланцев и ауренфэйе, даже кентавры были там.

— Ты должен дать ей это.

— Это новая столица, которую она должна основать?

— Да, и Третья Ореска будет ее тайным хранителем.

— Хранителем? Мне уже дали этот титул.

— Ты хранишь чашу?

— Да!

— Зарой ее глубоко, в сердце сердец. Она не имеет отношения ни к тебе, ни к ней.

— Но тогда почему я должен хранить ее? — спросил Аркониэль, разочарованный.

— Потому что ты хранитель. Храня чашу, ты охраняешь ее, и всю Скалу, и весь мир.

— Можешь ты мне сказать, что это такое?

— Сама по себе чаша — ничто, но она часть великого зла.

— И ты предлагаешь мне зарыть ее в сердце города Тамир? Нечто столь ужасное?

— Разве можно познать добро, не познав зла, волшебник? Разве может быть жизнь без равновесия?

Видение города растаяло, сменившись огромными золотыми весами. На одной их чаше лежали корона и меч Скалы. На другой — обнаженный мертвый младенец. Брат. Аркониэль содрогнулся, подавив желание отвернуться.

— Так, значит, зло всегда лежит в самом сердце всего того, что она совершает?

— Зло всегда с нами. Главное — равновесие.

— Значит, я должен творить много добра. Кровь этого ребенка — на моих руках, что бы ни говорили.

В пещере вдруг стало очень темно. Аркониэль почувствовал, как сгустился воздух, и волосы на его затылке шевельнулись. Но медиум лишь улыбнулась и наклонила голову.

— Ты не способен поступать иначе, дитя Иллиора. Твои руки и сердце сильны, а взгляд твой чист. Ты должен видеть то, чего не видят другие, чего другие не могут позволить себе принять, и ты должен говорить правду.

На полу между Аркониэлем и медиумом появились двое любовников, слившихся в страстном объятии. Это был сам Аркониэль, пылко обнимавший Лхел. Ее голова запрокинулась назад, черные волосы упали на восторженное лицо. И пока Аркониэль смотрел на эту сцену, вспыхнув жаром, Лхел открыла глаза и посмотрела прямо на него.

— Моя любовь всегда с тобой, Аркониэль, — сказала она. — Никогда не горюй по мне.

Видение мгновенно исчезло.

— Не горевать?..

— Ты проникал в ее тело, и она породила в тебе особую магию. Используй ее с мудростью и во имя добра.

— Она умерла, да? — Сердце Аркониэля сжалось от боли. — Но как? Ты можешь мне показать?

Но медиум лишь взглянула на него сияющими глазами и сказала:

— Она сама хотела смерти.

Но от этого боль Аркониэля не исчезла. Все это время он надеялся вернуться в старый замок и найти там ожидающую его Лхел.

Он прижал ладони к лицу, пытаясь скрыть обжигающие слезы.

— Сначала Айя, а теперь и Лхел?

— Они сами выбрали свой путь, — прошептала женщина.

— Вот утешение! Что я скажу Тамир?

— Ничего ей не говори. В этом сейчас нет никакого смысла.

— Может, и нет.

Аркониэль давно привык хранить тайны ради этой девочки. Какая разница, если одной тайной станет больше?

Нирин вернулся после дневной прогулки по лагерю и обнаружил, что в его личных комнатах его ожидают Мориэль и мистрис Томар. Служанка прижимала к животу белый узелок и буквально сияла.

— Она наконец-то понесла, мой господин! — Развязав узелок, она предъявила Нирину несколько предметов нижнего белья Налии.

Нирин исследовал их самым внимательным образом.

— Ты уверена, женщина?

— Никаких следов крови за два последних полнолуния, мой господин, и ее рвет каждое утро с того вечера, как наказывали компаньонов. Я-то сначала подумала, все от переживаний, уж больно нежная у нее душа, но это продолжается. До полудня она зеленая, как кабачок, а от жары теряет сознание. Я ведь не только служанкой была последние сорок лет, а еще и повивальной бабкой — знаю все приметы.

— Что ж, весть радостная. Я уверен, король Корин будет в восторге. Ты должна завтра же прийти и объявить об этом при всех.

— А сам ты не хочешь это сделать, мой господин?

— Нет, не будем портить ему радость. Пусть думает, что он узнал первым. — Нирин взмахнул рукой, извлек из воздуха две золотые монеты и протянул их Томар. — Порадуемся за короля.

Томар взяла монеты и подмигнула чародею:

— Как скажешь, мой господин.

Томар знала, как себя держать, и, когда на следующее утро явилась ко двору, она даже не взглянула в сторону Нирина.

Корин как раз выслушивал доклады генералов, но, заметив Томар, удивленно замолчал, не понимая, зачем она могла прийти в такой час.

— В чем дело? Ты принесла мне известие от своей госпожи?

Томар присела в реверансе.

— Да, твое величество. Ее величество доверила мне сообщить тебе, что она ожидает ребеночка.

Несколько мгновений Корин в изумлении смотрел на нее, потом восторженно взвыл и ткнул кулаками Албена и Урманиса.

— Наконец-то! Вот он, наш знак! Наставник Порион, извести всех генералов. Мы немедленно выступаем на Атийон!

Мужчины, собравшиеся в большом зале, радостно закричали, размахивая руками. Нирин подошел к Корину.

— Ты уверен, что это подходящий момент? — спросил он тихо, чтобы больше никто не услышал. — Вряд ли ее беременность началась давно, скорее всего, одну-две луны назад. Не мудрее ли будет немного подождать, просто ради безопасности?

— Да будь ты проклят, Нирин! Ты хуже старой бабы! — воскликнул Корин, отшатываясь от волшебника. — Вы слышите меня, лорды? Мой чародей предлагает подождать еще пару месяцев! А почему бы не до следующей весны? Нет, скоро выпадет снег, а море станет чересчур бурным. Если мы выступим прямо сейчас, мы сможем даже застать урожай на полях! Что скажете, друзья мои? Должны ли мы ждать еще?

Снова раздался оглушительный шум, и Нирин с огорченным видом поспешно поклонился Корину.