Мятежник - Андрей Плеханов

– Ты? Ты сопротивлялся, как мог. Единственное, о чем ты заботился, – чтобы остаться самим собой. Да, ты научился мелким магическим фокусам, ты овладел в полной мере своим человеческим телом, измененным моим присутствием. Ты изучал книги в попытке получить Знание. Ты стал достаточно сильным, чтобы счесть себя выше любого человека из ныне живущих. Но всего этого недостаточно, чтобы нанести хотя бы незначительную царапину Духу Тьмы. Ты вел двойную игру – тебе просто понравилось быть сверхчеловеком, признайся? Почему же ты недоволен, что Абаси унизил тебя? Он мог бы содрать с тебя шкуру живьем. И наверно, скоро он сделает это, забавляясь мучениями человека, искалеченного самым невероятным способом, но неспособного умереть.

– А ты? Разве твое поведение можно назвать последовательным? Почему ты заставил забыть меня Имя? Почему ты отобрал у меня Нуклеус и серебряный Крест? Почему ты снял защиту, когда Лека выстрелила мне в голову? Я вышел из строя надолго, я едва не стал жертвой оборотня. Только чудо спасло меня. И тебя вместе со мной!

– Это было необходимо. Ты просто вылупился из яйца.

– Что?!

– Когда ты получил зачатки силы от Алексея, ты был как эмбрион. Зародыш, туго свернувшийся в своей полости, который мучается от тесноты и своей бессильности. Существование его можно назвать полубессознательным. Потом ты подрос, разорвал свои оболочки и обнаружил, что являешься птенцом – пушистым, уверенным в себе и в том, что белая скорлупа, которая окружает тебя со всех сторон, и есть весь мир – конечный, как любая сфера, теплый и вполне удобный для проживания. Но мир твой треснул, разлетелся вдребезги, как скорлупа под ботинком, и ты понял, что существует холодный воздух, которым надо дышать, еда, за которую надо драться с другими птенцами, враги, от которых нужно спасаться. А кроме того, существуют создания, стоящие над тобой, которые решают – жить тебе дальше или вариться в супе.

– И что же, великий Хозяин? Как ты решишь мою судьбу?

– Ты сам решишь ее. К сожалению, я не могу быть твоим хозяином, полностью уничтожив твое сознание и завладев твоей телесной оболочкой.

– Ты бы хотел этого?

– Да. – Мятежника нельзя было упрекнуть в неоткровенности. – Это решило бы многие проблемы. Наверное, я уже навсегда закрыл бы Врата и остался бы жить навечно в обличье человека, меняя тела раз в несколько сот лет. Но удар Нокки-Тексатля, Первого Из Пожирателей, убил во мне такую способность. И теперь я способен только дать тебе выбор.

– Ты не спрашивал моего согласия, когда отнял у меня Имя и Атрибуты!

– Ты сам отнял их у себя. И Имя, и Крест, и Нуклеус – вещи, не подчиняющиеся законам материального Мира. Они могут только создать видимость материальности. Но суть их – магия.

– Что такое магия? Каждый волен толковать это слово по собственному разумению.

– Магия – это то, что рождается на стыке. Цветной Мир лишен собственной магии, электроны вращаются здесь вокруг ядер, атомы составляют молекулы, самая огромная гора на планете состоит из того же вещества, что и ничтожный камень у тебя под ногами. Люди уже достаточно хорошо познали законы Цветного Мира, описали его в безошибочных формулах физики и математических тождествах. Здесь нет места чудесам и любое волшебство можно распотрошить, разложить по полочкам и повторить в качестве научного эксперимента. Но бывает, что призрачная мембрана, отделяющая Тонкие Миры от Цветного, рвется. И тогда на свет Божий рождаются артефакты – предметы, находящиеся сразу в двух Вселенных и подчиняющиеся законам то одного, то другого мира в зависимости от желания существа, управляющего ими. И тогда еле заметный выдох может превратиться в ураган, заставляющий моря выплескиваться из своих берегов, а слово, сказанное в нужный час, оденет тело человека в броню и сделает его неуязвимым.

– И эти артефакты ушли обратно в Мир Тьмы?

– Нет. Просто ты изгнал из себя способность воспринимать их – внутренне ты решил, что Имя, Крест, Нуклеус – твои враги. Вспомни, что ты сделал с Ядром?

– Выкинул в окно. Но я... Мне кажется, что я был доброжелательно настроен к Нуклеусу. Я думал, что он вернется ко мне. Почему же тогда не пропали Меч, Тинснейк, серебряные зеркала и кольца?

– Это артефакты низшего порядка. Они не обладают разумом в общедоступном понимании этого слова – только Силой. И они легко могут потерять Силу, если взявший их попытается применить их против назначения.

– Вот, значит, как... – пробормотал Демид. – Снова я все дело испортил. Слушай, Мятежник, почему ты вернулся? Если я настолько безнадежен и упрям как осел, зачем тебе терять время со мной?

– Потому что только ты можешь... Я знаю тебя достаточно, чтобы смириться с твоим упрямством, и не напрасно столетия ждал твоего нового прихода. Наступило время. Пора. Перелом в тебе произошел.

– Какой перелом? – Вопрос повис в воздухе, но Демид сам знал ответ на него. Да, он изменился. Он переступил через порог жестокости. Враг Мятежника стал теперь и его Врагом! Он заложил бы свою душу – хоть Дьяволу, хоть Мятежнику, лишь бы только узнать способ, как добраться до настоящей субстанции Абаси и запустить свои зубы в его нежную, не защищенную человеческой плотью шею. Он хотел растоптать Врага, унизить его собственной беспомощностью и убить, вкусив полную сладость триумфа.

– Пора, – сказал Мятежник. – Надо доделать то, что ты не доделал в Пекине. Теперь Ключ Судьи в твоих руках, и ты имеешь шанс. Отбрось сомнения. Вытяни руку.

– Подожди... – Светлое пятно появилось посреди мрака и ослепило Демида, превратив в пылающий огонь его сетчатку. – Подожди! Что ты сказал? Что я не доделал? Я не мог...

– Вытяни руку. – Голос стал намного слабее, он удалялся, растворяясь в бесконечном пространстве. – Вытяни руку. Ты готов...

Демид не мог пошевелить и пальцем. Но он захотел. Где-то там, в Цветном Мире, на Земле, в Волчьем Логе, тело его протянуло руку и разжало пальцы. Оно тянулось рукою через тысячелетия войн и примирений, через миллионы километров дорог, замешенных жидкой грязью, оно пронзало тысячи сознаний, надежд, вожделений и скрытых надежд в ожидании Дара.

И камень лег на эту ладонь. Теплый, несмотря на лютый мороз.

Демид открыл глаза. Нуклеус лежал в его руке.

Демид уехал со своим китайцем, а Леку оставил в городе – следить за событиями. Ерундой это было, конечно. «Следить за событиями!» Причину нашел, чтобы отвязаться.

Демид сильно изменился после той ночи, когда разгромили Ираклия. И раньше на него находили периоды суровости, но он быстро отходил, снова начинал улыбаться и отпускать свои непревзойденные шуточки, за которые Лека могла простить ему все, что угодно. Теперь же началось настоящее великое оледенение. Наверное, меховой костюм все же не спас Демида от холода той ночью, душа его замерзла и никак не могла оттаять. Пожалуй, так было даже лучше – Дик уехал, и Леке не нужно было глядеть в его неподвижные глаза. Она могла сидеть на диване, свернувшись калачиком, и вспоминать того Демку, которого она любила. Умного, взрывоопасного. И очень доброго, несмотря на напускную суровость.