Улица Ангела - Джон Бойнтон Пристли

— Гм… да. — Она посмотрела на него, надеясь, что глаза ее еще блестят. — По временам мне казалось, что в вас много человеческого.

— Человеческого! — проревел мистер Голспи так, что лакей подпрыгнул на месте. — Да, во мне достаточно человеческого, будьте уверены. Слишком много!

— В Сити этого никогда не бывает слишком много, мистер Голспи. Чем больше, тем лучше, — во всяком случае, таково мое мнение. Мне уже много месяцев не приходилось встречать настоящего человека. Там все невозможные субъекты. Или люди вроде мистера Смита, бесцветные, засушенные. Они хотя и не плохие, но жалкие.

— Да, Смит не плохой малый. Но он вовсе не жалок. По крайней мере у меня он не вызывает слез жалости. Ему одного только нужно — прочного благополучия. Все, что угодно, только бы себя обеспечить — вот что для него самое важное. Платите ему фунт или два в неделю, дайте возиться с какими-нибудь кассовыми книгами, уверьте его, что ему нечего бояться за завтрашний день, и он будет счастлив, как король. Но все же он лучше, чем тот мрачный юноша, который работает у вас в конторе, — как его? Да, Тарджис.

— О, этот безнадежен, вы совершенно правы!

— Не в вашем вкусе, а?

— Кто, Тарджис? Я думаю!

— Вот типичный образец той породы людей, которая здесь развелась в последние годы, — ни ума, ни характера и силы воли, ничего. Я даже не могу припомнить его лицо, несмотря на то что вижу его почти ежедневно. Из этого можете заключить, какое сильное впечатление он производит! Он — просто тень, мелькающая по конторе.

— Это верно. А между тем, представьте себе, эта забавная девчонка, Поппи Селлерс, без ума от него. Я давно заметила, что она его обожает. Не странно ли, что один и тот же человек каждому кажется другим?

— Ну, знаете, такой парень, как этот Тарджис, не только на мой взгляд, ничего не стоит, он и других, наверное, интересует не больше, чем соломинка или бумажка, которую ветер гонит по улицам, — сказал мистер Голспи.

Лакей все еще стоял в нескольких шагах от стола. Мистер Голспи подозвал его.

— Кофе будете пить? А я — бренди, но не «Ватерлоо». Не хотите ли ликера к кофе? Выпейте, вам принесут сладкого. Какого вы мнения о бенедиктине, например, или кюмеле? Вот карточка, выбирайте.

Она просмотрела карту вин.

— Какие красивые названия у этих ликеров! Не знаю, право, стоит ли?.. Ну хорошо, тогда я выпью, пожалуй, зеленого шартреза.

Мистер Голспи закурил сигару и за кофе с ликером отвечал на вопросы мисс Мэтфилд о его недавней поездке за границу, а потом пустился в воспоминания о прибалтийских странах и других местах, которые казались ей еще более таинственными и романтическими. Ей было очень весело. Она доверчиво слушала его отрывистые, грубоватые фразы, словно открывавшие ей ряд окошечек в волшебный мир, о существовании которого она знала только понаслышке. Даже облик мистера Голспи, казалось, заиграл яркими красками от синих и золотых огней, сверкавших сквозь эти оконца. Мистер Голспи говорил так, как, по ее мнению, и должен говорить настоящий мужчина. Он был так восхитительно и освежающе не похож на бэрпенфилдцев! К тому же видно было, что она его интересует, что он пригласил ее не из одного только желания провести с кем-нибудь свободный час. Его влечет к ней, это чувствуется, его уже давно влечет к ней. Как все это приятно и весело!

— Без четверти десять, — сказал вдруг мистер Голспи. — Как же будет с вашим балом?

— Ах ты Господи!.. Не знаю. Вряд ли стоит уже сейчас идти… Какая досада!

— Ага, вы, я вижу, любите танцы.

— Обожаю.

— Ну так вот что. Я сейчас припоминаю, что получил приглашение от нескольких членов Англо-Балтийского общества. Встреча Нового года будет не у них, а у какого-то их знакомого, и я знаю, что там соберется много людей. И танцы будут тоже. Мы с вами махнем туда, чтобы вы потом не говорили, что из-за меня не встречали Новый год. Согласны? Отлично. У меня записан в книжке номер телефона, и я сейчас позвоню к ним, так будет вернее. Одну минутку!

Он вернулся, улыбаясь, с известием, что вечер только что начинается.

— Знаю, знаю, что вы сейчас скажете. Опять насчет туалета? Не беспокойтесь, там любой туалет сойдет. Это не такая публика, чтобы по платью встречать человека. Им все равно, хоть совсем без платья приходите. По дороге мы остановимся и купим чего-нибудь — парочку бутылок и какой-нибудь еды. Привозить с собой угощение не обязательно, но все же это им понравится. Для вас это будет разнообразием, подобных людей не встретите в женском клубе. И если вы такая девушка, какой я вас считаю, они вас развлекут.

У нее даже не было времени спросить, какой же девушкой он ее считает.

Они отправились туда в такси. Место, куда ее повез мистер Голспи, находилось, по-видимому, где-то по дороге в Ноттинг-Хилл, но ближе, чем она думала. Она могла, конечно, расспросить мистера Голспи, но предпочла ехать, не зная куда, так было занятнее. Улица, где они наконец сошли, судя по ее виду, была одной из типичных грязноватых улиц запущенных аристократических кварталов, но мисс Мэтфилд даже и в этом не была уверена. Они прошли по садовой дорожке, и, вместо того чтобы подняться по ступеням к главному подъезду, повернули направо вдоль стены, и дошли до освещенной двери, за которой слышался шум. Очевидно, гости собирались в одном из больших флигелей, выстроенных отдельно от дома.

Через минуту мисс Мэтфилд здоровалась с миниатюрной дамой в кричащем платье пурпурного цвета. У дамы были завитые черные волосы, черные глаза-изюминки, так и прыгавшие, так и впивавшиеся в каждого, и до смешного длинный нос. После дамы ей пожал руку очень высокий белокурый мужчина, этакий отставной Зигфрид. Это, очевидно, были хозяин и хозяйка дома, и оба, несомненно, иностранцы — фамилии их она не расслышала. Было ясно, что на этом рауте имена роли не играют. Большинство гостей, наполнявших зал, производили впечатление иностранцев. Ни одного мужчины во фраке или смокинге, а женщины, к удовольствию мисс Мэтфилд, поражали разнообразием своих туалетов, так что ее собственный не привлек ничьего внимания. Мистер Голспи встретил здесь множество знакомых и представил ей некоторых из них, все больше — моложавых мужчин неописуемо иностранного вида. Все они сначала резко выпрямлялись, на минуту делали серьезное лицо, затем неожиданно улыбались, широко раскрыв глаза, как бы говоря: «Меня знакомит с дамой мой друг, мистер Голспи. Это очень важный момент. И как эта дама прелестна, как обворожительна!» Приятно было знакомиться с мужчинами, у которых такие хорошие манеры. Один из них, самый молодой, улыбающийся юноша с блестящими карими глазами, фамилия которого оканчивалась на «инский», уговорил ее выкурить длинную папиросу и угощал каким-то неизвестным ей зелено-желтым напитком. Мистер Голспи, который для себя добыл виски с содовой, посматривал на нее, широко ухмыляясь, и обменивался многозначительными репликами на каком-то смешанном жаргоне то с одним, то с другим из мужчин, а те хлопали его по плечу, толкали в бок и получали в ответ такие же знаки расположения. Маленькая хозяйка, примчавшись откуда-то, завопила на незнакомом языке, обращаясь к двум молодым людям в углу — низенькому, скрюченному, почти горбатому еврею и худощавому, рыжему, серьезно смотревшему из-под громадных очков. Когда она кончила и умоляющим жестом протянула к ним обе руки, молодые люди встали, важно поклонились, и еврей сел за рояль, а рыжий в очках — за что-то вроде барабана. Они заиграли — играли очень хорошо, — и вмиг середина комнаты была очищена для танцев.