Доченька - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Мама Тере, у сестры Мари-Этьен болят пальцы, это из-за ревматизма. Они у нее все искалеченные! И она ходит с палочкой! А мне так хочется, чтобы она отдохнула! Хорошо-хорошо отдохнула! Можно, я вместо нее поработаю на кухне?

Мадемуазель Берже и Мари, обе растроганные, обменялись взглядами. Женевьева между тем продолжала:

— А правда, что у нас сегодня будет полдник? Все говорили, что у нас почти нет еды, а сестра Мари-Этьен советовала закрыть глаза и представить, что хлебный мякиш — это сдобная булка, а корочка хлеба — шоколадная…

Мари рассмеялась. «Мама Тере» ласково поцеловала девочку и с улыбкой сказала:

— Не волнуйся, Женевьева, иди поиграй еще немного! Самое плохое позади, и скоро вы будете кушать досыта. Смотри, твоя лучшая подружка Малу машет тебе рукой! Она тебя ждет…

Повеселевшая Женевьева подбежала к подружке и, обняв ее за плечи, увела к другим девочкам. Мадемуазель Берже вздохнула:

— Знала бы ты, милая моя Мари, как часто мы оказывались на волосок от катастрофы! Особенно мы боялись за Берту, одну из самых старших девочек, и за ее маму Клару. Однажды в воскресенье, когда церковь, как ты знаешь, открыта для посещений, все воспитанницы были на мессе, кроме Берты и ее матери — они иудейки. Они остались в кухне. И как раз в это время в аббатство явились немцы. Думаю, они просто хотели полюбоваться памятником архитектуры, но мимоходом могли увидеть то, что не предназначалось для их глаз… Они увидели Берту и стали ее расспрашивать. Девочка, испугавшись, бросилась в часовню. Они не стали ее задерживать. Думаю, решили, что ребенок просто опоздал к началу службы.

Мать Мари-де-Гонзаг, до этого не принимавшая участия в беседе, перекрестилась:

— Благодарю за это нашего покровителя, святого Стефана! Ужасные времена миновали, и наша земля снова свободна. Заканчивая историю, начало которой рассказала вам мадемуазель Берже, добавлю, что я наказала Берте вместе с матерью спрятаться в соломе, в зернохранилище. Они несколько часов просидели там, дрожа от страха. И слава Богу, что у нас есть дверь, там, возле кухни, ты знаешь, Мари, через которую можно пройти в гумно! Мы всегда боялись воскресений: на мессу собирались все горожане и иногда приходили немецкие «гости». Но мы не могли запретить немцам посещать церковь. Иногда они являлись и в дни религиозных праздников. Некоторые все осматривали и уходили, другие оставались на службу. Но последние, как правило, вели себя в храме должным образом. Я до сих пор слышу звук их шагов! Они шли, чеканя шаг, словно на плацу! Каждый раз у меня замирало сердце…

У Мари по спине побежали мурашки.

— Сказать по правде, мы никогда не чувствовали себя в полной безопасности, — подхватила мадемуазель Берже. — Немцы часто приходили в монастырь и требовали, чтобы их впустили. Счастье, что мадемуазель Соланж говорит по-немецки! Каждый раз она подолгу разговаривала с нежданными гостями, и ей удавалось отговорить их. Мы в это время прятали еврейских беженцев и сирот. По вечерам мы все собирались вместе — монахини и учителя — и разрабатывали план на случай, если…

— Но больше всего страху мы натерпелись во время их последнего визита, — снова заговорила мать Мари-де-Гонзаг, и в ее голосе можно было уловить пережитый ужас. — Немцы вошли в приемную, и на этот раз они прямо обвинили нас в том, что мы укрываем евреев. Якобы об этом им сообщил какой-то горожанин. Солдаты с автоматами окружили монастырь. Мы решили, что все кончено.

Мать Мари-де-Гонзаг дрожала всем телом. Мадемуазель Берже усадила ее рядом с собой на скамейку и продолжила рассказ:

— Я отвела девочек в часовню, и мы стали молиться Господу, чтобы он сжалился над нами. И — о чудо! — мадемуазель Соланж и на этот раз удалось убедить немцев не входить на территорию женского монастыря, где живут только монахини, женщины — учительницы, девочки-сироты, в том числе и несколько малышек, чьи родители погибли на войне. Наконец эти ужасные переговоры закончились, моя дорогая Мари, и солдаты ушли. И тогда я сказала девочкам: «Дети мои, нужно поблагодарить Господа!» Мы все собрались во дворе и молились… Святой Стефан в который раз защитил нас. Немцы три дня находились поблизости, рыскали в окрестностях дороги, ведущей в Вергонзак. Думаю, они охотились на партизан. Дело в том, что буквально за пару дней до этого ужаса партизаны действительно приходили к нам за продуктами!

У Мари словно пелена спала с глаз: она всегда считала, что в стенах монастыря девочкам ничего не угрожает. Как же она ошибалась! В это мгновение она горько пожалела о том, что все это время бездействовала, и даже позавидовала Леони. Почему она не ушла к партизанам вместе с Адрианом?

— И Адриан знал обо всем об этом, матушка?

— О том, что происходило до того, как его арестовали, — пожалуй. Он часто приходил к нам лечить детей. Но я строго-настрого запретила ему что-либо тебе рассказывать. Помочь ты бы ничем не смогла, так зачем заставлять тебя лишний раз волноваться? — мягко ответила мать Мари-де-Гонзаг. — Идем в кухню, Мари! Я хочу познакомить тебя с Бертой и Кларой. Хотя теперь мы можем называть бедняжек их настоящими именами — Бейла и Крэйндель. Они приехали к нам в 1942-ом. До Тюля они ехали на поезде, оттуда шли пешком. Их сопровождал молодой партизан, Пьерро, из организации Эдмона Мишле. Раввин хотел, чтобы их спрятали не в одном месте, а в разных, но я помню слова Бейлы: «Я никогда не расстанусь с мамой, потому что она живет только ради меня. Куда пойдет мама, туда и я!» Ну что мне было делать? Я сказала Пьерро, что мы возьмем обеих. Я поселила их в отдельной комнате. Они обе очень славные, стараются помочь, не гнушаются никакой работы…

— Это правда, — подхватила мадемуазель Берже. — Мать помогает на кухне, а дочка ловко управляется с иголкой. Однажды она принесла показать юбку, которую сшила сама. Юбка вышла отличная, поэтому мы сказали: «Ты не будешь больше работать на кухне. Лучше шей девочкам платья!»

Мари вошла в просторное помещение с огромной печью. С этим местом было связано немало воспоминаний. Женщина с каштановыми волосами, убранными под темный платок, чистила овощи. Мари поздоровалась. Женщина встала и с акцентом произнесла: «Здравствуйте».

— Крэйндель плохо говорит по-французски, — пояснила мать-настоятельница. — А вот ее дочь, пока жила здесь, хорошо освоила язык. Увы, у нас нет никаких известий об их родственниках. Я думаю, моя милая Мари, пройдут долгие месяцы, прежде чем некоторые семьи смогут воссоединиться. Многие мужья до сих пор в трудовых лагерях. Мы каждый день молимся, чтобы они живыми вернулись домой!

Крэйндель мягко улыбнулась Мари. Мари подумала, что эта женщина, как и она сама, живет в постоянной тревоге за судьбы своих близких. То, с каким достоинством она держалась, произвело на Мари огромное впечатление. На мгновение она устыдилась своей слабости. Нельзя, ни в коем случае нельзя отчаиваться! Очень скоро Адриан, Поль и Клод дадут о себе знать…

За столом было непривычно шумно: девочки никак не могли успокоиться, а взрослые даже не думали их журить. Наконец воспитанницы снова высыпали во двор, где их ждал неожиданный, просто волшебный сюрприз — плоды гранатового дерева. Таких фруктов они никогда не пробовали.