На границе тучи ходят хмуро... - Алексей Кулаков

– А, это! Олька Сугова. Я побегу, да?

Возвращаясь в свое жилище, князь мучительно пытался вспомнить – кого же ему напоминает мелкая еще девчонка, кого-то важного… Но так и не вспомнил. От огорчения или от чего еще долго не удавалось уснуть, а когда наконец пришел сон…

Темнота. Не простая – чернильная, осязаемая и такая живая. И свет. Ослепляющий, режуще-белоснежный и тоже живой. И ничего, кроме них. Не успев толком удивиться, он увидел… Яника. Того самого мальчишку из маленькой деревеньки под Варшавой. Он стоял на границе света и темноты и смотрел прямо на Александра – спокойно, с той самой улыбкой, что запомнилась ему намертво. Только теперь эта улыбка была не смертной, а доброжелательной. Слов и звуков не было, но это не мешало им понимать друг друга.

– Пойдем?

– Ты же умер.

– Да. Пойдем? Тут хорошо.

– Нннее…

Когда он пришел в себя, то схватился за грудь – казалось, сердце стремилось вырваться прочь, бухая так, что каждый удар мог стать последним. Глаза было просто невозможно открыть, так их резало. Холодная испарина была по всему телу…

До самого утра он так и не смог заснуть вновь – не боялся, а просто сон не шел. Лежал, вспоминал и – вспомнил. Маленькая, тоненькая девочка по имени Оля как две капли воды была похожа на единственную детскую фотографию его бабки по отцовской линии, той бабки. Тоже Ольги, только Виноградовой. Правда, год рождения бабушки еще не настал.

«Сколько ей было, когда Первая мировая началась? Ага, точно – три года. Мать умерла от тифа, отец – краском[12], боролся за счастье трудового народа, да и сгинул от пули в спину, кажется. А ей пришлось в восемь лет идти христарадничать для себя и для маленького брата Пети, а потом и батрачить. Голодное детство и юность, а потом опять война. И у деда жизнь была не лучше – из девяти детей только он да две сестры Гражданскую пережили. Правда, родители деда живы остались. Почему же я ее вспомнил? И сон. Господи, какой реальный сон!»

Встав и налив себе полный бокал любимого вишневого ликера, князь уселся на подоконник раскрытого нараспашку окна и задумался над другим вопросом. Что он хочет? Когда-то, четыре года назад, он ставил перед собой цели и строил планы. Теперь же богат, причем легально богат, скоро станет свободен, независим, насколько это только возможно, самостоятелен в решениях, кое-какая известность… А что дальше? Куда идти, к чему двигаться? Чего он хочет? Денег и сейчас уже достаточно, а через год станет как минимум вдвое больше. Почему же так сложно на душе?

«И почему мне так плохо, когда я вспоминаю мертвого мальчишку? А сколько таких еще по просторам моей необъятной родины? Умерших от голода, болезней, безотцовщины и тяжелого труда. Может, это и есть цель, достойная стать смыслом жизни? Чтобы дети в империи не умирали от голода? Чтобы не было ему причин – война ли, неурожай, болезни…»

– Александр Яковлевич, дозвольте обратиться?

– Конечно, Трифон Андреевич.

– Савватей с денщиков ушел. А как господину офицеру без денщика? Непорядок, стал-быть. Я и узнать – может, кого сами подобрали?

– Да нет, Трифон Андреич, по вашему усмотрению.

– Желающих-то много, даже этот и то прям-таки рвется.

– Кто – этот?

– Бибиков, будь он неладен.

– А, зашевелился. Вот его и поверстайте мне в денщики.

– Слушаюсь…

«Посмотрим, что ему поручили узнать. Или наш взводный дятел решил инициативу проявить? Опять же какое-никакое, а развлечение».

Через неделю после разговора с подполковником Росляковым последний опять навестил Олькушский погранотряд. Отставку штаб-ротмистра князя Агренева приняли и обещали все устроить как можно быстрее, но не раньше конца лета. То есть как только в распоряжении штаба бригады окажется очередной выпускник одного из немногочисленных военных училищ Российской империи. Узнав конкретные сроки (а князь из беседы с подполковником тайны не делал), тяжело вздохнули сразу три человека. Сам Александр, втайне рассчитывающий на более короткое ожидание (хотя, если вспомнить, сколько некогда пришлось томиться корнету Зубалову, то ему действительно пошли, даже можно сказать побежали, навстречу). Ротмистр Розуваев, явно надеявшийся на то же самое. И корнет Дымков, который был огорчен столь скорым расставанием с напарником по тренировкам и где-то даже наставником в нелегком деле службы на «мирной» границе.

Зато у старшего унтера второго взвода таких задержек не намечалось. Его увольнение в запас было назначено на середину июля (и практически на это же число – отвальная для всех приятелей-сослуживцев).

Служба текла легко и ровно, тем более что контрабандисты, проведав, что князь Агренев вернулся на службу, как-то резко притихли (чего не скажешь о соседних заставах, там все было как обычно – перестреливались, гонялись, задерживали и все прочее в том же духе).

Пользуясь нежданно подвернувшейся возможностью немного сачкануть, Александр наконец-то добрался до давно уже доставленного рижского заказа на пиротехнику: две дюжины коротких пироксилиновых шашек, используемых на горных работах и саперами, – почти пять кило магниевого порошка и столько же марганцовки, небольшая бухточка бикфордова шнура и жестяная банка с бездымным порохом. Надрубленные гвозди и железная проволока нашлись на самой заставе (только гвозди пришлось довести до кондиции топором). Так что изготовление аналога наступательной и оборонительной гранаты проблем не составило: единственно, что взрыв получался излишне сильным, но это уж дело привычки. А вот быстротой применения он остался недоволен: сначала чиркнуть кресалом зажигалки, от нее – огнепроводный шнур, потом быстро кинуть – секунд десять, как минимум. Это в спокойной обстановке. А когда рваный ритм боя? И делать шнур длинным тоже нельзя – «контрабасы» не лыком шиты и вполне могут переправить подарок обратно или разбежаться в стороны. Отсутствие нормального взрывателя делало невозможным устройство растяжки, и самое плохое – пироксилин сам по себе не любил… Нет, не так. Наоборот, он очень любил влагу и при любой возможности впитывал ее в себя, а впитав, наплевательски относился ко всем потугам его взорвать. Так что желание снабдить своих дозорных гранатами так и осталось желанием. Разве что какой хуторянин опять заупрямится и не захочет общаться? Зато световые гранаты получились на славу – после первого же испытания Александр с унтером минут пять досадливо морщились, прогоняя зайчиков в глазах.

– Да уж…

– Сильно. Особливо если шумнуть, чтоб куда надо глядели, или в потемках жахнуть!

– Вот-вот, ты и предлагал ночью попробовать. До утра бы как слепые кроты были.

– Так кто ж знал, что так по глазам бьеть? Еще разок?

– Я знал! Но подзабыл. Нет, все на сегодня, собираемся.