Мода на умных жен - Елена Арсеньева

Услышав его слова, Алена нажала на своем мобильнике кнопкудинамика и жестом призвала Бергера ко вниманию. Так что теперь Грунский вещална заинтересованную аудиторию.

– Оч-чень она интересная дама, Людмила Мурзина! – сказал он.– Одно время считалась весьма перспективным психологом. Одна из первых в Нижнемначала заниматься нейролингвистическим программированием, потом – психотропнымвоздействием на личность, однако не нашла хорошего научного руководителя, ивышло больше шуму из ничего, чем исследования. Потом она перестала наукойзаниматься, все свои заделы забросила.

– А по-моему, именно ею она и стала заниматься, – задумчивопроговорила Алена. – Не знаете, где она теперь работает?

– Понимаете, Людмила из тех людей, кто хочет много и сразу.И она очень завистлива, не выносит, когда у других что-то получается, а у нее –нет. К тому же у нее редкостная, просто уникальная способность ссориться слюдьми. Куда она только ни приходила работать, сразу со всеми начиналаругаться, причем с позиции силы. Очень деспотичная. Особенно не выноситмужского превосходства. С ней одно время работал на телефоне доверия один мойбывший ученик, и он немало про нее любопытного рассказывал. Знаете ведь, на телефондоверия от хорошей жизни не звонят. Как правило, у людей или тяжелые проблемы,или нервные расстройства. Или даже склонность к суициду. Но на телефонеработают не психиатры, а психологи, они не лечат, а советуют, как разрулить туили иную проблему. Людмила же призывала лечить суицидальные настроения спомощью психотропных средств, фактически зомбировать людей на ощущение счастьяи покоя. Разумеется, все психологи были против, а Людмила после этого куда-тоушла, в какую-то частную клинику, что ли, даже не знаю точно.

– Скажите, она случайно не имела отношения к предприятию«Химфарм-НН»?

– Чего не знаю, того не знаю!

Алена словно бы увидела, как Грунский обескураженно развелруками, и простилась с ним, выговорив разрешение позвонить еще – «если будеткакой-то вопросик, хорошо, Николай Анатольевич?».

– Всегда пожалуйста! – отвечал Грунский.

– Интересная информация. Только я не понял, зачем вам нужнознать так много о Мурзиной, – сказал Бергер, когда Алена убрала телефон. –Кстати, насчет «Химфарма»… Почему вы именно об этом предприятии спросили?

– Да так… Просто я слышала об одном странном деле, котороена том «Химфарме» приключилось, да было запрятано под сукно.

– Совершенно верно, – кивнул Бергер. – Именно что под сукно!Однако я входил в состав первой следственной бригады, которая работала по делу.Поэтому на сто процентов могу утверждать: Людмилы Мурзиной среди работников«Химфарма» не было, там вообще трудилось не слишком-то много народу. Но… –Бергер потер лоб. – Но знаете, я вдруг вспомнил что-то, мысль какая-то в головемелькнула… нет, не улавливается! Мелькнула мысль – и нет ее.

– Кажется, у меня мелькнула та же мысль, – вдруг страннымголосом сказала Алена. – На том заводе работала Юля Перова, да?

– Господи! – Бергер забавно всплеснул руками. – Да! Откудавы знаете? Я это только сейчас вспомнил. Но вы, откуда все-таки вы знаете?!

– Я не знала, – пожала плечами Алена. – Только сию минутувспомнилось: мне дочь Алексея Стахеева говорила, да и он упоминал, что Юляучилась на заочном отделении химико-биологического факультета. А раз училась назаочном, значит, и работала, конечно. Кто-то из них двоих – или она, или еететка – должен, должен был работать на этом «Химфарме», иначе концы с концамине сходятся!

– Какие концы и с какими концами? – насторожился Бергер.

– Скажите, у вас магнитофона нет? – спросила в ответ Алена.

– Нет. Но есть диктофон. – Он вынул из кармана курткиузенькую плоскую коробочку. – А что нужно записывать?

– То, что я буду рассказывать, – усмехнулась Алена. – Тольковы меня правильно поймите, Александр Васильевич. Ну что, начали писать?

– Начали, – согласился Бергер, включая диктофон.

– Значит, так… – произнесла Алена сакраментальную фразу,после которой, согласно уверениям одной детективщицы, все даже самыенеопределенные мысли и самые необоснованные предположения должны, простообязаны немедленно начать отливаться в форму редкостной красоты, простоты иизящества. Однако она какое-то время помолчала, потому что мысли и предположенияданному правилу сразу не подчинились, а разбежались в разные стороны, и ейпришлось немало потрудиться, чтобы собрать их вместе и добиться от них хотькакого-то, хоть мало-мальского порядка. Эх, жаль, блокнот пропал… Алена ещенесколько секунд мысленно посокрушалась по этому поводу и только после того,как Бергер бросил на нее нетерпеливый взгляд, наконец-то начала:

– Алексей Стахеев и Лев Муравьев учились в одной школе.Конечно, с тех пор прошло много лет, но связи есть связи. Однако надо отдатьАлексею дань справедливости: он вовсе не донимал своего высокопоставленного имогучего однокашника просьбами о помощи. С другой стороны, в такой помощи он неслишком-то и нуждался, потому что вел жизнь вполне законопослушного гражданина,чуждого чему бы то ни было криминальному. Однако, как говорится, бес силен,завелся и в синём. Завелся он и в душе Алексея. Стахеев узнал, что его женаЛариса, которую он привык считать довольно бестолковой и неинтересной (и, какмне кажется, заразил своим отношением дочь, которая, наоборот, его очень любити даже ревнует), владеет какой-то тайной, касающейся картины Васнецова«Ковер-самолет». Лариса внезапно углубилась в изучение славянской символики,словно пыталась разгадать знаки, изображенные на изнанке ковра. Вдобавок ей вруки каким-то образом попала личная переписка Васнецова. Я не знаю, о чем шларечь в тех письмах, я ни одного из них в глаза не видела. Но совершенно ясно: вкаком-то из них содержалась информация, которая заставила Ларису буквальносойти с ума. Лариса была, с точки зрения ее собственной дочери, типичнаямузейная крыса, вдобавок с фантазиями. И музей был для нее самым главным вжизни. Конечно, она, открыв какую-то судьбоносную тайну, размышляла, как ее напользу обратить. Но для нее это в чем могло выражаться? Написать, к примеру,диссертацию. Или книжку выпустить с сенсационным открытием, что-нибудь вродекниг Маурицио Серачини, исследователя творчества Леонардо Да Винчи. Он как бы«вскрывает» полотна Леонардо, ищет под слоем краски наброски, подмалевок,пытается проникнуть в первоначальный замысел художника…

– То есть вы полагаете, там что-то кроется, под этим«Ковром-самолетом»? – перебил Бергер.