Дорогие гости - Сара Уотерс

Конечно-конечно, взволнованно сказали они. Они сейчас же придут, прямо за ней следом. Они бросились за своими плащами и зонтиками, а Фрэнсис поспешила обратно домой.

Выйдя из палисадника Доусонов, она заметила неподалеку, на повороте дороги, какого-то лавочника: он стоял в неподвижной позе, выражающей любопытство, и глазел на что-то, находящееся дальше по склону холма. Подступив к бордюру тротуара, Фрэнсис увидела, что именно привлекло внимание мужчины. Из проулка выполз санитарный автофургон и повернул на проезжую часть, медленно и осторожно, будто крадущийся, принюхивающийся зверь. Он проехал так близко от Фрэнсис, что, казалось, только протяни руку и дотронешься до него. С минуту она смотрела на глухой задок фургона, с грохотом катившего в сторону Камберуэлла. Неужели действительно там внутри Леонард? Она представила размозженную голову, мелко подпрыгивающую от тряски, и ее замутило.

Однако после разговора с Доусонами Фрэнсис немного полегчало. Она частично избавилась от фальши и почувствовала, что теперь реагирует на трагическую ситуацию как невиновный человек, оказавшийся в ней не по своей воле.

Мать и Лилиану она застала в нижней гостиной. Лилиана была одета, но одета дурно, в несочетаемые цвета – синяя юбка, малиновая вязаная кофта, коричневый плащ, – словно она нацепила на себя первое, что подвернулось под руку. Пятна пудры на лице и мазки помады на губах только подчеркивали ее бледность. Она вся дрожала, как от холода, и мать, похоже, пыталась напоить ее чаем: на столике у дивана стояла почти полная чашка с красным отпечатком губ на ободке. Услышав в холле шаги миссис Доусон и служанки, Лилиана вздрогнула, а когда женщины вошли в гостиную – потупила голову.

– Ах, миссис Барбер, примите мои соболезнования, – выпалила миссис Доусон. – Миссис Рэй, беда-то какая!

Пока Фрэнсис бегала наверх за плащом, к дому подъехал таксомотор. Она взяла Лилиану под руку и повела через палисадник, ощущая пристальные взгляды прохожих. Возможно, новость о печальном происшествии уже распространилась по округе, а возможно, они с Лилианой привлекали внимание своим болезненным видом и неверной, торопливой походкой. Шофер тоже смотрел на них с нескрываемым любопытством. Интересно, подумала Фрэнсис, много ли рассказали ему полицейские? Во всяком случае, куда ехать, он не спросил. Молча помог им сесть, вернулся в кабину – и автомобиль, громко скрежеща передачами, покатил вниз по склону холма.

За всю дорогу ни Фрэнсис, ни Лилиана не проронили ни слова. Шофер был надежно отделен от них стеклом, гулом мотора, шорохом шин по мостовой, но они в своем тревожном состоянии все равно опасались разговаривать. Они просто крепко держались за руки, незаметно для водителя. Время от времени Лилиана закрывала глаза и беззвучно шевелила губами, словно произнося молитву.

Они ехали по утренним воскресным улицам, поливаемым дождем: мимо парка, мимо больницы, кинематографа, магазинов и лавок, мимо всего, из чего складывался обычный, мирный городской пейзаж. За парком Камберуэлл-Грин таксомотор свернул вправо, в унылый квартал скученных приземистых домишек с террасами, а через несколько минут остановился у похожей на часовню пристройки к довольно большому зданию, в котором, по всей вероятности, располагался коронерский суд. Фрэнсис открыла дверцу автомобиля, не очень понимая, что делать дальше, – а потом увидела констебля Харди, который каким-то полицейским волшебством добрался туда раньше их. Он подошел к ним и быстро провел сквозь дождь в пристройку. Там, в мрачном маленьком вестибюле, они сели ждать на жесткие деревянные стулья.

Сквозь окно с рифленым стеклом сочился слабый свет. Откуда-то доносились приглушенные мужские голоса; зазвонил телефон, и кто-то снял трубку, как если бы дело происходило в какой-нибудь конторе или служебном помещении магазина. Интересно, это уже сам морг или только остановка на пути к нему? Фрэнсис не знала. Все здесь казалось таким заурядным, таким безликим. Поверить, что тело Леонарда где-то рядом, было даже труднее, чем осознать при виде санитарной машины, что он там, внутри.

Но вскоре Фрэнсис уловила запах дезинфицирующего средства, ползущий откуда-то и словно бы придающий воздуху желтушный оттенок. Лилиана, похоже, тоже учуяла. Она нервно поерзала на стуле и схватила Фрэнсис за руку:

– Я не смогу, Фрэнсис.

Фрэнсис нащупала ее пальцы:

– Констебль сказал, это минутное дело.

– Я боюсь даже приблизиться к нему.

– Ты быстро взглянешь на него и тут же отвернешься.

– Мне страшно. Я не смогу… О боже!..

Констебль Харди вернулся и попросил их пройти с ним.

Лилиана закрыла глаза и глубоко, прерывисто вздохнула. Она поднялась на ноги с помощью Фрэнсис и, держась за сердце, стояла в нерешительности так долго, что Фрэнсис показалось, будто все рушится, оползает, осыпается, как соль, как песок. С тихим отчаянием она проговорила:

– Это одна минута. Самое страшное уже случилось. Самое страшное позади. Одна краткая минута – и все.

Лилиана еще раз вздохнула, собираясь с духом, и кивнула. Констебль Харди неуклюже повел рукой, приглашая следовать за ним.

И только двинувшись по его пятам, Фрэнсис начала наконец понимать, зачем, собственно, они с Лилианой здесь. Частью своего существа она по-прежнему не верила в реальность происходящего. Где-то опять зазвонил телефон. Фрэнсис смутно предполагала, что сейчас они перейдут в другое здание, более внушительное, убедительное. Но даже если и так – действительно ли Леонард там? Да нет, он в своей конторе, конечно же. Он в теннисном клубе. Он у родителей. Он дома на Чемпион-Хилл, ходит по лужайке, толкая перед собой косилку…

Но вот они свернули в какой-то коридор, констебль Харди открыл дверь, посторонился, пропуская женщин, – и Фрэнсис очутилась в освещенной электричеством стерильно чистой комнате, посреди которой возвышалось странное подобие алтаря, а на нем покоилось нечто похожее на человеческое тело, накрытое простыней. Рядом стоял санитар в фартуке. Когда дверь за ними закрылась, он спросил, готовы ли они. Фрэнсис тупо уставилась на него, не понимая, о чем речь. Однако Лилиана, должно быть, кивнула или подала какой-то иной знак, ибо мужчина тотчас же взялся за верхний край простыни – осторожным, отработанным, бесстрастным жестом официанта, кладущего салфетку на колени даме. И когда он начал поднимать простыню, разрозненные, отрывочные мысли Фрэнсис стремительно слились воедино, принося ясное понимание, порождая дикий ужас.

Но уже миг спустя страх улетучился. Все показалось таким ненастоящим, таким безопасным по сравнению с потным кошмаром прошлой ночи. Лицо Леонарда походило на сделанный второпях пластилиновый слепок: одна сторона серая, другая – багровая, без плавного цветового перехода между ними. Глаза полуоткрыты, но губы естественно сомкнуты. Белое полотенце, обернутое вокруг головы и под нее подоткнутое, напоминало монашеский плат, в котором двухцветное лицо с рыжеватыми усами выглядело слишком нелепо, слишком гротескно, чтобы поверить в его физическую реальность. Нет-нет, это не Леонард. Даже Лилиана наверняка понимает это. Несколько долгих мгновений Фрэнсис недоуменно вглядывалась в мертвые черты, а потом, в ответ на вопрос констебля Харди, с запинкой произнесла: