Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана - Стивен Фредерик Старр

Верно, что исламское право, или шариат, всегда оставляло место для различных толкований. Но это не то, чего добивались собиратели хадисов. Отныне письменное право (а не халифы, имамы, философы или вольнодумцы) будет регулировать поведение человека и общества. Это положит конец неточностям и неопределенности, наблюдавшимся на протяжении двух столетий после смерти Пророка. Благодаря тому, что все услышат голос Пророка, жить в соответствии с Кораном станет проще. Поэтому аль-Бухари и других ведущих собирателей хадисов буквально канонизировали[701], а их работы стали вне критики.

Каждая мелочь оказалась учтена законом. Аль-Бухари создал свой сборник по темам, чтобы в нем было проще ориентироваться. Среди основных тем хадисов встречались такие, как принятие ванны, воззвание к Богу о ниспослании дождя, сны, менструация, займы, передача долгов, стиль одежды, затмения. Некоторые хадисы описывали избавление от вшей, бритье бороды и чистку зубов, принятие пищи в положении стоя и даже то, должны мужчины стоять или сидеть на корточках при мочеиспускании. Были хадисы об откровении, знании, сотворении мира, женитьбе и разводе, об обращении с отступниками, о вольных для рабов и о единстве Бога.

Таким образом, огромный сборник аль-Бухари стал мостом между миром раннеисламской Аравии и повседневной жизнью. Несмотря на то, что в нем содержались многочисленные примеры жесточайших наказаний, по сути он смягчал суровый призыв к подчинению, которым пропитан Коран. Вторя золотому правилу этики, Пророк утверждает в одном из хадисов, что «Не уверует никто из вас до тех пор, пока не будет желать брату своему того же, чего желает самому себе»[702]. Снова и снова «Собрание хадисов» призывает читателя учитывать намерения, лежащие в основе поступков, и признать, что все действия человека, включая те, которые кажутся злонамеренными, предопределены Богом[703]. Жизнь – это соглашение между человечеством и Богом. По выражению исламоведа Лэнна Гудмана, «Бог (был) частью любого начинания, вера означает чистоту помыслов, а совесть и сознание открыты для Него»[704].

В результате «Собрание хадисов» Бухари резко сузило сферу выбора в человеческих делах. В этой работе подразумевалось, что Всевышний, как известно через кораническое откровение и истолковано в хадисах, будет, может и должен направлять каждый поступок человека, и это резко снизило необходимость в усилиях толкователей. В исламском праве всегда имелась лазейка, позволявшая улемам выносить независимые суждения при применении шариата. Аль-Бухари не лишил их этой возможности, но начал процесс, в результате которого она могла исчезнуть.

В труде, выполненном детально аль-Бухари и пятью богословами из числа его современников, упорядочено и систематизировано то, что ранее было запутанным клубком устно передаваемых норм. От начала и до конца «Собрание» написано в повелительном наклонении[705]. Еще до окончания эпохи Саманидов многие мусульмане начинали ощущать негативное воздействие «передозировки» формализма и законничества. В том числе и по этой причине огромное количество глубоко верующих отошло от мира мусульманского буквализма со все более ужесточающимися порядками и выбрало для себя новый мистицизм, который проповедовали суфии.

Однако в краткосрочной перспективе труд аль-Бухари значительно укрепил позиции традиционалистов и придал им смелости за счет «партии» разума и философии. Тот факт, что создание сборников хадисов со всеми проблемами доказательства их достоверности происходило в то же время, когда аль-Фараби и другие ученые анализировали и записывали простые правила логики, отражает, насколько философы и традиционалисты были далеки друг от друга. Традиционалисты понимали это и перешли в наступление. Как раз когда цивилизация Саманидов достигла своего зенита во второй четверти Х века, сторонник аль-Бухари из Самарканда по имени Мухаммед Абу Мансур аль-Матуриди (853–944) выпустил смелую серию работ «Опровержения», разоблачающих мутазилизм, шиитских отступников, исмаилитов и философию в целом[706]. Поскольку он был авторитетным ученым-религиоведом региона и потрясающим правоведом, его высказывания привлекали читателей от Восточной Азии до Северной Африки.

Постепенно, в течение последнего десятилетия правления Саманидов, традиционалисты и буквалисты взяли верх в Бухаре и других городах. У гордящихся своими собирателями хадисов жителей Центральной Азии проснулось собственническое отношение к вере. В не меньшей степени, чем арабы, жители Центральной Азии теперь видели себя основными носителями ислама и главными судьями в делах веры. Они также предпринимали меры, чтобы их регион стал центром всех библейских религий. Приверженцы всех вероисповеданий теперь могли совершать паломничества к могилам Иова (возле Джелалабада в Ферганской долине), Соломона (в кургане возле города Оша), пророка Даниила (возле Самарканда) и пророка Иезекииля (в Балхе). По непонятным причинам останки святого Матфея оказались в монастыре на озере Иссык-Куль (в современном Кыргызстане), который стал местом паломничества для христиан и мусульман и известен даже в Испании[707]. Распространение мавзолеев исламских святых и праведников означало, что мусульманские паломники могли найти храмы практически в каждом городе и селении. Один только храм в деревне Исбид-Булан увековечил память не менее 2700 сподвижников Пророка.

Терпимо относясь к вере, поборники разума и логики во время расцвета Саманидов считали весьма тревожным распространение буквализма. Конечно, в саманидской поэзии уже давно звучала нотка меланхолии и утомленности от мира, как, например, заметил друг Рудаки из Балха:

Но теперь рационалистам и вольнодумцам указал на дверь этот невероятный союз улемов-традиционалистов и военачальников эмирского войска. Последние, как известно, не были приверженцами соблюдения норм ислама и посвящали слишком много времени распитию вина, но тем не менее могли собраться во имя истинной веры, особенно когда их собственная власть оказывалась под угрозой. Теперь обе группы были убеждены, что в Бухаре пустили корни атеизм и отступничество.