Судьба ополченца - Николай Обрыньба

Крайний справа в картине — Иван Китица. Ваня — представитель Витебского обкома в бригаде. Это очень активный и непоседливый человек; хотя он был прислан в бригаду не для боевых действий, он как-то стеснялся своего инструкторства и старался быть бойцом, участвовал в рейдах. Позднее его убили в бою.

В конце декабря возле деревни Каменка погиб в бою Анатолий Марунько. Бой под Каменкой был жестокий, наши держали оборону. Марунько командовал отрядом, перебегая с одного фланга на другой. Огонь был шквальный, и он уже спасся, успел прыгнуть в окоп, и то ли винтовка зацепилась, или упал он на нее неудачно, но винтовка выстрелила, и выстрел оказался смертельным.

Мы с Хотько вернулись из Пышно в тот день, когда погибшего Анатолия привезли в лагерь. Достали его документы.

Я попросил дать мне паспорт и переснял с него фотографию. По этому портрету Марунько будет вписан в картину «Выход бригады Дубова на операцию».

До войны Анатолий был учителем, и все его ученики во время оккупации стали подпольщиками, а потом вошли в партизанский отряд. Я не знал его, но видел, как переживали его смерть партизаны, каждый мог сказать о нем самые хорошие слова, любил он людей, и люди его любили.

Рейд на Чашники. — Бригада на марше. — На окраине Чашник. — Задачи разведчика. — Бои в Чашниках. — У меня есть конь. — Тревожная ночь. — Огонь на себя. — Что значит «додержаться в бою». — Осечка. — Как непросто все было. — Возвращение в лагерь. — Сожженная Слободка

Далеко растянулась бригада по снежным буграм, идут бойцы, тянутся обозы, на санках сидят пулеметчики, выставив ноги в разные стороны, они у нас привилегированные — им и сани, и кони самые лучшие, чтобы из сугробов, когда нужно, могли вытащить пулемет и доскакать до места, ждущего помощи огнем этого спасительного или крушащего, строчащего свинцовым градом небольшого, но сильного оружия; пулемет — он сросся с партизанским отрядом, стал его живым другом.

Бригада направляется на Чашники, надо потревожить фашистов в этом районе. До сих пор действовали в основном в Лепельском, то засады, то на гарнизон в Ушачах налет, и добились своего, вынудили оккупантов уйти из района. А сейчас идем в Чашники. Операция предстоит крупная, поэтому руководят рейдом комбриг Федор Фомич Дубровский и комиссар бригады Владимир Елисеевич Лобанок. Дубровский и Лобанок вели партизанскую войну в двух районах, Чашницком и Лепельском, но в августе прошлого года объединили своих людей и стали сильной бригадой из пяти отрядов действовать в двух районах, так сподручнее было, требовались мощные удары, с артиллерией и с большим количеством пулеметов.

Январское солнце ярко светит, отбрасывая от колонны партизан, деревьев, сугробов синие тени. Рыжие лохматые кони в запряжках ходко тянут орудия, морды лошадей в серебристых иголочках инея. Тасс с жердиной в зубах обегает по снегу колонну, держится в стороне от людей и коней, он несет важную вещь, поручено хозяином. Если он без ноши, то будет коней за ноги хватать, а там, смотри, еще перекинет кого, ударив передними лапами так, что человек не успеет «ай» сказать. Я сижу в санках с Семеном Бородавкиным, он начальник штаба бригады, а раньше, до войны, был прокурором, затем секретарем райкома в Ушачах. Семен относится ко мне хорошо, вот я и еду у него в санках.

Растянулась бригада километров на пять, входит голова колонны в одну деревню, а хвост еще во второй или третьей находится — живописное зрелище! Многие верховые в белых полушубках самодельных, в бригаде свои дубильные мастерские, вот и шьют белые с косматыми воротниками кожухи, не пропускающие мороз, а оружие на них горит горячими красками, черные автоматы блестят, отражая солнце. «Как ест архангелы!» — говорят между собой старушки.

Растягиваем колонну тоже с умыслом. Много глаз смотрит на движущуюся бригаду — и добрых, и злых, вот и передадут фашистам в Лепель, что, мол, шли, растянулась колонна на три села, — а нам того и надо, пусть знают, что у них под боком такая сила. Да еще прибавят свои про оружие — автоматы, их, как бы не понимая, называли в народе «колотушками» и рассказывали: «Все проехали на лошадях, с колотушками на груди и железными сковородками», то есть дисками. Душа у меня радуется — такой и напишу бригаду в картине! И уже смотрю на наш марш, обостренно воспринимая — кто как сидит на коне, во что одет, масти коней, цвет санок… На первом же привале делаю наброски. Мороз щиплет щеки, руки быстро замерзают, но появляется целый ряд рисунков. Вот и Серый, жеребец Дубровского, уже на бумаге.

Когда Дубровский въезжает в деревню, толпа женщин, стариков и детей быстро собирается, люди как бы хотят запечатлеть в своих душах Федора Фомича на его богатырском в серых яблоках коне, многие бабы крестятся, а одна говорит:

— От теперь и помирать можно, видала Дубровского.

Действительно, Дубровский, тяжеловатый и рослый, производит впечатление былинного богатыря. Под стать ему и конь, и нарядная, с медными украшениями уздечка на коне, и красный повод, который крепко держит комбриг. Конь пенит, кусая удила, ездит Федор Фомич превосходно. Сам — в длинной серой шинели, на груди бинокль, сбоку желтая кобура «маузера» и еще через шею автомат. Конечно, люди, увидев своего, народного героя, сразу как бы воскресали. Ведь пришли оккупанты, и казалось, все погибло и нет уже России, и нет советской власти. А тут — вот она! Из лесов заиндевелых и сугробов снежных вышла, как в сказе о богатырях, и среди белого солнечного дня идет карать супостатов. Так что переоценить воздействие движения бригады по деревням трудно — это одно уже давало силы слабым, упавшим духом и вселяло надежду на жизнь и борьбу.

Едет Лобанок в саночках, запряженных рыжей рослой кобылой, красиво гнущей шею, объезжает орудия. Каждое орудие цугом по два везут четыре коня. На темно-каром мохнатом коне в первой запряжке сидит командир орудия и всей партизанской артиллерии Сергей Маркин, Сергей в белом полушубке, с автоматом и биноклем; черты лица утонченные; это очень добрый и мужественный человек. Митя Короленко — тоже образец кадрового военного. Митя в длиннополой шинели, с автоматом на груди, в белой шапке со звездочкой. Короленко — это целая поэма, герой из героев! Он же не сгибался! Мой командир — Сергей Маркевич, начальник бригадной разведки. Он на коне, в своем летческом шлеме, которым очень гордится и надевает в самые торжественные минуты. Сергей любит покрасоваться, в нем живет артистичность, и ему всегда хочется, чтобы на него смотрели, хочется обратить на себя внимание, любит он зрителей и слушателей, любит озадачить каким-нибудь повествованием.

Всегда меня восхищали Никифоров Вася, Борис Звонов и Миша Диденко. Это три друга, основатели бригады Дубровского, вошедшие в первый десяток его отряда. Вася Никифоров — белорус, Диденко — украинец, Звонов — волжанин. Это на редкость крепкая дружба трех с разными характерами людей. Василий — весь в кипении; Диденко Миша — это лавина медленная, но сильная, сломить ее сопротивление невозможно; Борис — смеющийся, спокойный, но в бою упорный — как огонь, как тигр, бросается и входит в запал до конца. Все они — бывшие кадровые командиры, по ним если судить, то по умению воевать наши войска представляли огромной силы и стойкости армию, и, не случись этой неразберихи с границами, со страхом, что это не война, а провокация, не перешли бы границы фашисты, а если бы и перешли, то с колоссальными потерями и не жали бы на всей скорости своих машин, чтобы до морозов попасть в Москву. Пример тому — Брестская крепость, стоявшая волнорезом среди коричневого потока, давно обошедшего ее, а она все сражалась. Самое страшное, что вверху рассчитывали на договор с Гитлером. Затмение на всех может найти, да и судить легче всегда после, чем предугадать вовремя, решая задачу со многими неизвестными… Опять эта тема! Она, как удар, действует, сразу все начинает болеть, и со дна омута воспоминаний поднимается ил сожалений, раздражения. Мы любим победителей, но не любим заранее присваивающих себе титулы гениев и не видящих вблизи ничего; наверно, гениальность заключается не только в общем предвидении, но и в чувстве своего времени.