Следопыт Бероев - Семён Александрович Данилюк

– Чего скажешь, пацан?

– Презент вам велено передать.

– Что ещё за презент?

Олег высыпал на стол самородки.

– От Болотного Деда.

Лицо Пригоды пошло пятнами.

– А! – зарычал он. – За нос меня водил, сволота! А я чуял! Есть, стал быть, месторождение. Есть! – Он спохватился: – Где сам?

– Сказал, что уходит.

– А?.. – Он тронул самородки. Впился взглядом в Бероева. – План оставил?!

– Какой ещё?

Лицо капитана полыхнуло подозрением:

– Или ты зажучил?.. Стоять! – Бессмысленно охлопал карманы Бероева. Ухватил за руку: – Видел месторождение? Говори, сучок, видел? Душу вытрясу. Посажу за укрывательство.

Всё-таки рука у него была далеко не дедова. Олег легко стряхнул её. Глянул дерзко:

– Не знаю, о чём вы. Мы ещё вчера рассказали, что встретили Деда, когда блуждали близ болот. Он нас и вывел к дороге. Единственно, велел сказать, что что-то, о чём вы с ним говорили, оставил для вас на какой-то заимке.

Пригода забегал по кабинету.

– Сутки! Куда ж он, тяжёлый, мог пойти? – бормотал он. Застыл как вкопанный. – Да и чёрт с ним. Главное – карта моя. А уж если соврал, хитромудрый, по всему Забайкалью милицию подниму. Чтоб тайга под ногами горела!

Схватил трубку связи с дежурной частью.

– Егорыч! Я в тайгу пошёл…На кудыкину гору! Деда Болотного брать буду. Пора кончать с этими баснями.

Бросил трубку. Достал из сейфика запасную обойму, сунул в кобуру.

– Поглядим, кто хитромудрее!

– Ну, я пошёл, – попрощался Олег.

– Проболтаешься кому насчёт наших с Дедом дел, сидеть тебе не пересидеть, – пригрозил на прощание Пригода.

Игорь Тимашев и Танечка в тот же день улетели в Москву. Олег вместе с Челягиным, погрузив на оленя запасной аккумулятор, вернулись к месту экспедиции. На привале Олег протянул Челягину фотографии, сделанные в лагере и на руднике:

– Может, и впрямь получится фильм?

Челягин перелистал фото. Особо пристально разглядывал изрешечённые стены барака.

– Мёртвых в штольнях сам видел?

– Нет. Я ж рассказывал, что внутри темень. Без подсветки бесполезно. Но то, что тела там, узнал доподлинно.

– Ну и какой после этого фильм? – Челягин сильными пальцами порвал пополам всю пачку. Вздохнул. – Не случилось. Жаль, конечно.

Оставшееся время прошло в интенсивной работе. Челягин с потерей Танечки будто обуглился. Ушли шуточки, озорные подколы. Но работал, надо отдать ему должное, истово. Топил тоску в работе, как другие в водке. Да и погода установилась на удивление – без привычной кодарской хмари. Должно быть, Мабука протрезвел и принялся отдавать должок.

Так что успели закончить съёмки черношапочников, отсняли дополнительно при разном освещении льды и снега Кодара. К осени через Средний Сакукан вернулись в Чару.

Здесь узнали о гибели капитана Пригоды. Увяз в трясине. Легенда о неуловимом Болотном Деде – губителе расцвела с новой силой.

В октябре Олег Бероев, верный обещанию, съездил в Псков.

Справочная у вокзала оказалась закрыта. Пришлось разыскивать улицу Малая Подвальная методом тыка. Помогли старожилы – указали нужный район. Но, сколь ни блуждал, саму Малую Подвальную обнаружить никак не мог. Даже всезнающие пацаны лишь озадаченно пожимали плечами. Уже отчаявшись, встретил почтальоншу с опустевшей сумкой. Та припоминающе прищурилась.

– Бывшая Малая Подвальная, что ли? – догадалась она. – В войну много похоронок туда перетаскала. Так её уж чуть не десять лет как переименовали. Совсем немного до неё не дошёл. Прямо за углом.

Бероев свернул за угол. На прямоугольной, свежепокрашенной табличке красовалось: «Улица Героя Советского Союза партизана Вылегжанина». Видно, вид у Бероева был совершенно оторопелый, потому что нагнавшая почтальонша приостановилась:

– Гордость наша городская! Через два дома краеведческий музей. Там тебе про него подробно всё как есть расскажут. Многие приезжие заходят. – И уже вслед крикнула: – Вход бесплатный!

У неё было хорошее настроение – рабочий день заканчивался.

В будний час экскурсий и посетителей в музее не было. И смотрительница с удовольствием вызвалась быть сопровождающей. От неё Бероев узнал, что Вылегжанин до войны работал заведующим гороно, по заданию горкома партии сформировал партизанский отряд и погиб, прикрывая отход товарищей. Вместе со своим ординарцем – Зинченко – у всех на глазах подорвались на мине.

– У нас два раза в год бывшие партизаны собираются! – сообщила смотрительница. – На день его рождения и на день гибели. Вот бы тебе когда угодить. Столько историй о своём командире рассказывают! И дерзкий, и хитрый. И то сказать: не один год, считай, под носом у немцев. Сколько акций провели. Сколько всего подорвали. Немцы, говорят, зубами скрипели, цену за него назначили. А отряд накрыть так и не смогли. Больно командир изворотливый. Других-то всех переловили, а вылегжанинцы – не дались! Если б не погиб, к концу войны наверняка в генералы бы вышел. К Дню Победы памятник открывать будем.

– Семья-то осталась? – будто вскользь спросил Олег.

– А как же. Жена. Сын – офицер, в Заполярье служит. Клавдия Васильевна часто забегает. Повспоминает, поплачем по-бабьи.

– Замуж снова не вышла?

– Да ты чего? – Смотрительница осуждающе покачала головой, будто услышала что-то предосудительное. – Такая женщина! Она ж его памятью живёт. Им горсовет новую квартиру в центре выделил. Так она и там, считай, второй музей организовала.

– Скучно, небось, одной?

– Одна, как же! Собес опекает. Тимуровцы