Тайна имения Велл - Кэтрин Чантер

Я кралась на носочках мимо твоей двери.

Я разбудила его.

Я сказала ему: «Т-с-с-с».

Я завязала ему шнурки.

Я вывела его в ночь.

Это все была я, Рут. Прости меня.

Каждое «я» обведено кружочком. Похоже не то на список, не то на причудливый белый стих.

– Я не верю, Энджи.

– Что там дальше?

Письмо дрожало в моих руках. Строки внизу были полны значков, символов и иероглифов. Все это расплывалось у меня перед глазами. Искривленные гласные захлестнулись удавкой у меня на шее. Дышать стало трудно. Прямые линии не прощающих ничего согласных вонзились в меня. Я даже не взглянула на дочь, которая потеряла своего сына.

Амалия ждала нас под дубом перед домом. Все было так, как мы планировали. Помнишь, как Люсьен расстроился, когда никто у Веллспринга не показал ему чуда? Амалия сказала мне, что мы вдвоем должны привести мальчика ночью к озеру. Мне показалось, что это хорошая мысль. Я сделала так, как она мне сказала. Я сказала Люсьену то, что Амалия поручила мне сказать. Я сказала, что это будет нашей тайной. Ты и Марк не должны ничего знать, или чуда не будет. Мальчик очень обрадовался. Он доверял всем.

Люсьен с уточкой в кровати.

– У меня есть много тайн, бабушка Р.

Я хотела, чтобы он был счастлив. Я честно хотела этого. А потом у него развязались шнурки и мне дважды пришлось их завязывать. Мальчик сказал, что ему холодно. Я сказала, что принесу ему куртку, но Амалия сказала, что ему не нужна куртка. На нем свитер большого мужчины, и волшебство его согреет. Но потом Амалия заметила, что у него на шее не висит маленькая розочка, которую ты ему вырезала из дерева. Она зашипела на меня. Пришлось возвращаться в темноте обратно в его спальню. Мои пальцы замерзли. Мне никак не удавалось завязать узел. Тогда Амалия отобрала розочку и сделала все сама. Мы прошли Первое поле. Я шла с одной стороны от Люсьена, Амалия – с другой. Было темно, но не слишком. Мальчик показал мне Пояс Ориона. Он сказал, что ты показала ему все звезды на небе. Амалия сказала, что луна скрылась и теперь будет трудно найти дорогу к волшебству. Люсьен заявил, что ему совсем не страшно. Думаю, он говорил правду. Мне казалось, что он приятно взволнован. Мальчик раскачивался, пока мы поддерживали его: я держала его за одну руку, а Амалия – за другую. Я радовалась тому, что возле Веллспринга сейчас будет здорово. Я надеялась, что это положит конец недопониманию между тобой и Амалией из-за Люсьена – из-за того, что он не принадлежит Веллу. Я хотела сделать это ради тебя и Розы.

То, что она написала, могло быть правдой. Правдоподобно, но бессмысленно.

– Энджи! Что, думаешь, случилось? – прошептала я. – Если у Веллспринга случился трагический несчастный случай, почему они еще тогда все не рассказали?

Энджи ничего не ответила. Она онемела. В прошлом мы часто ради красного словца использовали это выражение, но теперь я на самом деле боялась, что дочь может хватить удар. Мне хотелось прикоснуться к ней, вывести из оцепенения, но не понадобилось. Словно робот, она забрала у меня письмо, подобрала под себя ноги и уселась на скамье по-турецки. Затем уже она продолжила чтение. Я не могла слушать, предварительно не зажмурившись.

Потом мы подошли к перелазу, откуда можно попасть в Веллвуд, и Амалия приказала мне уходить. Я не поняла, что к чему, но тогда Амалия сказала, что Розе нужны только она и Люсьен для кое-чего особенного. Я видела, что мальчик не хочет, чтобы я уходила. Он не отпускал мою руку. Тогда я сказала Люсьену, что все будет хорошо. Я помогла ему перебраться через перелаз. Он повернулся и на прощание помахал мне рукой.

Голос Энджи был похож на шерсть, зацепившуюся за шип колючей проволоки.

Он дважды поворачивался и махал мне.

В моем воображении возникла черно-белая фотография. Маленький мальчик в ночи. Он стоит на опушке леса. Бледное лицо наполовину повернуто к нам. Рука приподнята в прощальном взмахе. Люсьен. Рассказ Джеки страдает навязчивостью и бессвязностью. Он может все объяснить, но ничего изменить не в состоянии. Я открыла глаза. Замолчав, Энджи медленно расправляла письмо. Она уже не могла читать вслух.

Голос в моей голове советовал мне не покидать мальчика. Мы однажды говорили насчет голосов. Мне следовало на этот раз послушаться. Но я послушалась не его, а Амалию.

Энджи повторила имя так, словно впервые его слышала:

– Амалию! Амалию!

Я добралась до конца страницы.

– Закончила?

Энджи кивнула. Ее рука вцепилась в ткань моей футболки. Я перевернула страницу. С обратной стороны почерк Джеки показался более разборчивым и правильным. Казалось, что она находит успокоение по мере того, как излагает события на бумаге.

Я не знаю, как долго она отсутствовала. Я не знала, как должна вести себя в лагере. Амалия ничего мне не говорила. Я не могла заснуть. Я вошла в состояние транса, продолжая, впрочем, слышать и видеть происходящее. Когда Амалия вернулась, я рада была ее видеть. Она находилась в сильнейшем возбуждении. Никто из нас не смел ей перечить, когда Амалия впадала в экстаз. Никто ведь не смел, правда же? Мы зашли в фургон, зажгли свечу, но Амалия была такой взвинченной, словно тигрица. Даже ее тень казалась угрожающей. Я помогла стащить с нее мокрую сутану, усадила у газового камина, встала позади нее и принялась расчесывать длинные мокрые волосы. Я даже встала перед ней на колени и вытерла ноги. Затем Амалия сказала, что у фургона лежит зеленый свитер и мне надо от него избавиться. Я спросила зачем. Я спросила, где Люсьен. Амалия сказала, что он с Розой. Я до сих пор не понимала, о чем она говорит. Я помню, что спрашивала, намок ли мальчик, переодела ли она его в пижаму и разбудила ли тебя, когда они вернулись. Помню, что задавала такие вот вопросы, хотя, кажется, уже начала подозревать, что случилось нечто ужасное. Я продолжала болтать, а она сидела вся натянутая как струна. Затем Амалия вдруг схватила меня за запястья так крепко, что потом на коже остались синяки. Она сказала, что мы все сделали правильно.

Мы. Она так и сказала: мы.

Я спросила, умер ли Люсьен. Она сказала, что да, умер. Я спросила Амалию, убила ли она его. Амалия ответила, что он обрел покой вместе с Розой, он очистился перед Розой, перед Веллом.

Ради этой земли, ради ежевики, царапающей шипами мои лодыжки, ради белки, грызущей кору деревьев, ради болотистой пустоши она его убила. «Я спросила, умер ли Люсьен. Она сказала, что да, умер». Теперь все стало яснее ясного. Покрасневшие глаза Энджи двигались от строки к строке. Когда я работала учительницей в Лондоне, я наблюдала за учениками, пока они молча читали про себя, следила, кто когда закончит. Пожалуйста, Господи! Все что угодно, но только не это!

Да, я знала, что он умер, но у меня возникло чувство, что это случилось где-то далеко и меня не касается. Амалия казалась изможденной. Мы сидели вместе перед камином так, словно ничего плохого не случилось, так, словно мы просто пьем чай после богослужения. Она потянула за торчащую нитку и принялась распускать зеленый свитер. Она тянула за шерсть и передавала нитку мне, а я обматывала ее вокруг сжатой в кулак ладони. Мы работали так, пока не распустили весь свитер. Думаю, маленькие обрывочки нитей она сунула себе в карман, но остальное мы точно сожгли.