Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

Коллеги Джека по сцене не стеснялись ругать его игру в роли Линды в «Смерти коммивояжера». Они все пытались заставить его играть мужчин, предлагали роль в «Мистере Робертсе» – словно им мало было отвратительно сделанного фильма (да еще какое старье)! Джек ответил им словами Венди Холтон:

– Я лучше сдохну!

Такая тактика отлично работала на его актерскую репутацию – все знали, что заполучить Джека непросто. Плюс он ничем не рисковал.

Он решил удивить всех и попробовать получить эпизодическую роль в спектакле по фильму «Чайный домик Августовской Луны». Джек хорошо знал, что если сыграет, как надо, гейшу по прозвищу Цветок Лотоса, то после этого никто не посмеет ему отказать, какую бы женскую роль он ни запросил. А его целью была роль в пьесе, намеченной к постановке на весну его предпоследнего года в Эксетере – именно роль леди Макбет, и, правду сказать, кто бы мог составить Джеку конкуренцию? Другой борец? Одна девочка, из тех, что постарше, сказала на собрании драмкружка, что леди Макбет «доминирующая женщина» и что поэтому налет «маскулинности» не помешает.

А когда драмкружок решил, что раскусил Джека Бернса: а) он любит Шекспира; б) все отдаст, только бы сыграть в женском платье, – Джек удивил их еще раз, вызвавшись играть в «Ричарде III», но только при условии, что ему дадут роль самого Ричарда. Пусть себе играют в «Наш городок» до Второго пришествия, думал Джек. Он просто умирал, как ему хотелось засунуть себе под куртку футбольный мяч (так он вознамерился изображать горб).

Шла зима последнего года Джека в Эксетере, самый пик борцовского сезона, он был худой как швабра. Он им такую покажет «зиму тревоги», что у них мороз пойдет по коже, он им так предложит «царство за коня», что они срочно побегут искать коня – они почти и побежали.

И вот теперь Джек ронял слезы на погруженную в грибы руку Молли, на брокколи и на нарезанные огурцы. С его тарелки свалилась редиска, он даже не попытался ее поймать.

Молли отвела его к столику, другие школьники освободили для них место.

– Ну, расскажи мне все толком, – сказала она и взяла его за руку. Ее глаза были нежно-нежно-голубые; одна из веснушек на шее, казалось, начала гноиться.

– Я ведь не просил, чтобы мне при появлении на свет дали такое лицо, – сказал ей Джек. – Я не просил, чтобы меня сделали красивым. Но я такой. А вот сестре не так повезло – моей старшей сестре, – добавил он, словно бы возраст Эммы говорит о том, что ей уж никогда не видать женихов. На самом-то деле Эмма веселилась направо и налево, особенно с мальчиками Джекова возраста и помладше. Она утверждала, что не спит с ними – «это нельзя назвать сексом», по ее словам.

– Твоя сестра не похожа на тебя? – удивленно спросила Молли.

– Маккарти сказал, что она уродина, – сказал Джек Молли. – Мне-то она, конечно, уродиной не кажется, я-то ее люблю!

– Ну разумеется, Джек! – воскликнула Молли, еще сильнее сжав ему руку.

Дело было не только в том, что Молли не блистала красотой – в свои шестнадцать, пожалуй, она достигла пика привлекательности. Она терпеть не могла смотреться в зеркало – и чем старше будет становиться, тем меньше ей это будет нравиться, решил Джек. Новость о том, что ее собственный молодой человек назвал другую девушку уродиной, оказалась, что называется, «попаданием в яблочко».

Джек достаточно наплакался, даже чересчур, чуть не залил слезами собственный салат. Он вообразил себе еще один крупный план – дрожащая, словно сведенная судорогой верхняя губа.

– Прости, что я об этом заговорил, – сказал он, – тут уж ничего не поделаешь. Не буду тебя больше беспокоить.

– Нет! – сказала она, схватив его за запястье и не дав встать и уйти. С тарелки упала на пол сырая морковка, из стакана пролился холодный чай. Джек столько холодного чая выпивал за борцовский сезон, что энергии было хоть отбавляй, от него можно было лампочку зажигать. У него все время дрожали руки, словно он скачет на лошади галопом.

– Мне пора, Молли, – сказал Джек и ушел не оглянувшись. Он знал, что между ней и Маккарти все кончено, а еще он знал, что Эд с минуты на минуту придет обедать сам.

Джек вернулся к салатной стойке, он помирал от голода. Там стояла первая красавица школы Мишель Махер, ученица из его параллели, блондинка с волосами медового отлива, стройная, с блестящей, как у фотомодели, кожей и с «парочкой твердых шаров», в терминологии Эда Маккарти.

Мишель была на пять с лишним сантиметров выше Джека. Он отвоевал у нее роль леди Макбет (она тоже состояла в драмкружке), но она не обиделась – единственная из многих. Несмотря на ее красоту, все любили Мишель – она была не только умна, но и вела себя с людьми вежливо и приветливо. Она заранее поступила в Колумбийский университет, чтобы быть ближе к дому (она жила в Нью-Йорке), так что в отличие от многих других не волновалась, куда поступать после школы.

– Смотрите, кто к нам пожаловал! Джек Бернс, стройный, как Джонни Вайсмюллер!

– Нет, это не я, это страшный зверь, умирающий с голоду!

– Дик, а куда ты дел свой горб? – спросила Мишель. Это была шутка, связанная с «Ричардом III», – весь драмкружок только и делал, что спрашивал об этом Джека.

– В гардеробе забыл, вообще-то я им играю в футбол, – как обычно, ответил он.

– Джек, а почему у тебя нет девушки? – снова спросила Мишель. Она просто шутила – по крайней мере, так решил Джек.

– Потому что мне кажется, что ты занята, – ответил он.

Это у него само вырвалось – Джек все еще играл, но сразу понял, что совершил ошибку. Вот только как ее исправить, придумать уже не смог – слишком много выпил, наверное, холодного чая.

Мишель Махер опустила глаза, словно салаты ей были куда интереснее Джека. Обычно она держала великолепную осанку, но тут вдруг ссутулилась, на миг он стал с ней одного роста.

Что ты, это же просто реплика, это театр, едва не сказал Джек. Но Мишель его опередила:

– Я и думать не думала, что интересую тебя, Джек. Мне казалось, тебе на всех плевать.

Но дело-то в том, что она действительно нравилась Джеку, он лишь не хотел задевать ее чувства. Главное, если он, к примеру, расскажет ей, что каждый день развлекается с судомойкой миссис Стэкпоул, Мишель ему не поверит. В терминах Маккарти, миссис Стэкпоул такая уродина, так ужасно выглядит, да к тому же старая как черт – настолько старая и уродливая, что сама удивляется, с чего это Джек стал с ней спать.

– Почему ты выбрал меня? – спросила она однажды, сидя, разумеется, на Джеке верхом. Он слова из себя выдавить не мог, такая она тяжелая, правда, он и не знал, что сказать. Он только ясно видел, что ей остро необходимо быть с ним сейчас, сию же секунду; ведь мальчики с лицом, как у Джека Бернса, даже смотреть на нее не хотели. Как ему теперь объяснить все это писаной красавице Мишель Махер?

– Мишель, неужели ты думаешь, что есть на свете люди, которым ты не интересна? – ответил вопросом на вопрос Джек.