Победа. Том 2 - Александр Борисович Чаковский

была одна: поскольку не удается превратить всю Германию в американо-английскую вотчину— ведь уже решено, что восточная ее часть составит советскую зону оккупации, — значит, надо добиваться осуществления своих целей хотя бы в западных зонах, не допустить там антимилитаристских и демократических преобразований.

Чисто символически западные державы согласились похоронить эти планы. Сталин, выполняя поручение Политбюро, вбил осиновый кол в ту могилу, объявив на весь мир, что Советский Союз не собирается «ни уничтожать, ни расчленять Германию…». Но на данном напряженнейшем этапе переговоров, даже чутко улавливая коварный подтекст предложения о взимании репараций «по зонам», не стоило вступать в спор. Бесплодность такого спора была очевидной — чувствовалось, что между американцами и англичанами существует заранее согласованное решение. И Сталин сказал:

— Хорошо, пусть будет записано так, как предлагает английская делегация. Но с обязательным признанием права Советского Союза на изъятия репараций не только из своей зоны, а частично и из других. Кто может возражать, что западные зоны более развиты в экономическом отношении и менее пострадали от войны?

— Это все, что вы хотели сказать? — с надеждой в голосе спросил Трумэн.

— Нэ совсем, — ответил Сталин. — Говорят, что американцы и англичане уже вывезли часть промышленного оборудования из своих зон.

— А разве это не является нашим правом? — удивился Бирнс.

— Если мы принимаем принцип изъятия репараций по зонам в процентном исчислении, то совершенно необходимо установить, а чем же, каким именно оборудованием располагала каждая зона к концу войны, — пояснил свою мысль Сталин. — Пожалуйста, верните в свои зоны то, что вы оттуда уже забрали. Так сказать, для восстановления реальной картины. Или хотя бы составьте подробные списки вывезенного и передайте их нам. Для взаимоконтроля.

Это требование имело прочную юридическую основу. Нельзя описывать имущество осужденного, предварительно растащив какую-то часть его.

— Я очень рад, что генералиссимус согласился с нами в принципе. Остальное — детали, и о них можно будет договориться, — с показной удовлетворенностью заключил Бирнс. — Значит, мы, в свою очередь, идем на уступку в отношении польской границы. Что же касается Организации Объединенных Наций…

— Простите, — прервал его Сталин, — но мы пока не обсудили того вопроса, который вы назвали главным из трех.

— Какой вопрос вы имеете в виду? — настороженно спросил Трумэн.

— О репарациях, — невозмутимо ответил Сталин.

— Как?! — недоуменно воскликнул Бирнс. — О чем же мы все время говорили здесь?!

— О ваших предложениях по этому вопросу, — спокойно уточнил Сталин. — Мы о них высказались. Кое с чем согласились, а кое с чем нет. Теперь, может быть, настала пора поговорить о том, что предлагаем по репарациям мы?

— Ну… пожалуйста, — пробормотал Бирнс. — Хотя я не знаю, о чем тут еще говорить.

— Давайте прежде всего решим, — предложил Сталин, — что целью репараций является не просто наказание Германии, а содействие скорейшему восстановлению стран, пострадавших из-за нее. Вместе с тем мы предоставляем Германии возможность мирно развиваться за счет сокращения ее военного потенциала.

И американцы и англичане понимали, что Сталин фиксирует этот принцип, так сказать, для истории. Они отнеслись к этому равнодушно, считая, что в таких делах, как взимание репараций, решающую роль играет не философия, а чистый прагматизм. Но что последует за философией?

Трумэн, Эттли, Бирнс и Бевин с подчеркнутым недоумением переглянулись, будто спрашивая друг у друга: «Неужто Сталин оглох? Или в чем-то повинны переводчики? Все ведь так детально обсуждено и решено».

На Сталина эти нарочитые знаки недоумения не произвели никакого впечатления.

— Итак, — продолжал он, — мы согласились, что Россия будет брать репарации не только из своей зоны, но и из западных тоже. Однако это всего лишь принцип, и он нуждается в конкретизации. Ведь в конечном итоге все дело в цифрах, не так ли? И если мы их сейчас не уточним, то в будущем могут возникнуть разногласия. А к чему нам лишние споры?

Он перевел взгляд на листок, который подал ему Молотов, затем отложил бумагу в сторону и чуть громче, чем обычно, заявил:

— Советский Союз должен получить из западных зон пятнадцать процентов основного промышленного оборудования, подлежащего изъятию. Взамен мы готовы предоставлять из советской зоны оккупации эквивалентное по стоимости продовольствие, уголь, калий, нефтепродукты и керамические изделия. Это — первое. Во-вторых, мы претендуем еще на десять процентов основного промышленного оборудования из западных зон, но уже без всякой оплаты с нашей стороны.

«Ну все, наконец?» — хотелось поторопить его Бирнсу. Он понимал, что Сталин хотя и не отвергает прямо американские предложения, но под видом их уточнения, конкретизации и дополнений фактически излагает свою систему репараций, при которой невозможны будут никакие отступления в дальнейшем.

— Кроме того, — как бы отвечая на немой вопрос Бирнса, продолжал Сталин, — мы претендуем на пятьсот миллионов долларов акций промышленных и транспортных предприятий, расположенных в западных зонах, а также хотим получить тридцать процентов заграничных инвестиций Германии и столько же процентов германского золота, поступившего в распоряжение союзников.

— Это же огромные суммы! — воскликнул Бевин. — А потом потребует своей доли Польша! Что же останется немцам? Вы же сами ранее сказали, что не ставите своей целью задавить Германию.

— Нет. Не ставим, — согласно кивнул Сталин и добавил с особым значением: — Нэ задавить и нэ расчленить. Но мы потеряли в этой войне очень много промышленного оборудования, страшно много. Надо хоть одну двадцатую часть возместить. И я рассчитываю, что английская сторона поддержит нас в этом. А что касается Польши, то пусть господин Бевин не беспокоится, — мы выделим ей репарации из своей доли. Надеюсь, что Соединенные Штаты й Великобритания поступят так же в отношении Франции, Югославии, Чехословакии, Бельгии, Голландии и Норвегии, — Сталин чуть усмехнулся, но тут же эта едва уловимая усмешка исчезла с его лица, и он как бы подвел итог всему сказанному — Если мы все это решим положительно, то вопрос о репарациях, я думаю, можно будет считать исчерпанным.

Начался спор. Эттли и Бевин наперебой стали доказывать, что проценты, названные Сталиным, сильно завышены. Трумэн и Бирнс энергично отстаивали прикарманенное США германское золото, утверждая, что на него могут претендовать и другие страны.

Сталин как бы со стороны следил за этой перепалкой, пока что не вмешиваясь в нее. Он вроде бы бросил камень в воду й теперь наблюдал с любопытством, как по воде расходятся круги.

И только когда Бирне упомянул о возможности претензий «других стран», невозмутимо подтвердил:

— Что ж, это вполне возможно. Не будем загадывать вперед.

Смысл этой его реплики звучал так: когда претензии возникнут, тогда и рассмотрим их.

Бирнс выступил снова с категорическим возражением против выделения Советскому Союзу какой бы то