Возвращение из мрака - Анатолий Афанасьев

– Суетиться не стоит, Карабаюшка. Хлопцы твои, которые в машинках, все повязаны.

Карабай разглядывал его без особого любопытства – высокий, статный блондин лет тридцати. Как ловко подкрался, надо же! У Карабая на языке вертелось несколько вопросов, но он задал только один, казавшийся сейчас главным:

– Скажи, морячок, если меня вели, то зачем допустили вот это? – и обвел рукой разгоравшийся трескучий пожар.

Действительно, это был очень важный вопрос, но ответ на него он получил значительно позже, в Лефортовском каземате, и ни от кого иного, как от самого генерала Самуилова.

В ту ночь взрывы прогремели еще в двух городах. В Воронеже наконец-то после многих неудачных попыток удалось подорвать железнодорожный вокзал. Пострадало основное здание и в нескольких окрестных домах повышибало стекла. По ночному времени человеческих жертв оказалось на удивление немного: подоспевшая как всегда вовремя служба МЧС извлекла из-под руин с десяток неопознанных трупов и около сотни раненых. Да еще кусок арматуры, отлетевший на двести метров, повредил дверь в офисе Исидора Пупкина, одного из претендентов на губернаторское кресло, что дало ему основание подать жалобу в центральный Избирком. На жалобу никто не отозвался, хотя Пупкин в ней убедительно доказал, что взрыв вокзала является всего лишь звеном в цепи грязных предвыборных технологий, используемых ныне действующим губернатором и его московскими кукловодами.

Более серьезная диверсия произошла в Самаре. Там на воздух взлетела центральная городская свалка, причем в тот момент, когда туда уже подтянулись сотни пенсионеров в ожидании утреннего, самого уловистого завоза. К сожалению, взрыв не удалось заснять на пленку, но, по свидетельствам очевидцев, зрелище было потрясающее. Бедные старики, подкармливающиеся на свалке, вместе со своими клюшками и орденами возносились под небеса в обнимку с мусорными контейнерами и разрывались подобно шаровым молниям. Необычный оптический эффект, как объяснили специалисты, был вызван тем, что террористы впервые использовали в Самаре гремучую пироксилиновую смесь, обогащенную урановыми отходами. Так или не так, но голубоватое, непроницаемое облако радиоактивной пыли висело над городом еще целую неделю. На другой день многие российские газеты вышли с броскими заголовками на первых полосах, типа: «Удар возмездия. Чем ответят федералы?». Электронные СМИ, как обычно, выдвинули две версии случившегося: чеченский след или криминальная разборка между региональными группировками. По всем каналам прошли экстренные выпуски новостей и «круглых столов» с участием ведущих экономистов-политологов и творческой интеллигенции. Говорили разное, но все сходилось в одном: без помощи Запада не обойтись и президенту следует, хоть кровь из носа, уговорить Буша-младшего прислать две-три дивизии морских пехотинцев, хотя бы для защиты особо важных оборонных объектов. По одному из каналов, в передаче «Независимое мнение» выступил известный олигарх и меценат Исламбек Гараев, который сам пострадал в этой ночной заварухе: у него взорвали центральный офис «Топаза» и знаменитое на всю Москву благотворительное казино для простонародья «Миллион на рыло». Гараев на заковыристые вопросы ведущего отвечал сдержанно и туманно, и в заключение короткого интервью пообещал премию в сто тысяч долларов тому, кто выведет на след злодеев. «Может, даже больше дам», – посулил со своей ослепительной, кривой ухмылкой, за которую его обожали рядовые руссияне.

Однако посмаковать как следует кровавые события телевидение не успело, информационный бум длился всего три дня, потом был вытеснен новой сногсшибательной сенсацией, взбудоражившей телеграфные агентства всего мира. У нефтяного магната Шлиппенбаха, бывшего россиянского министра, проживающего в Америке, от чернокожей любовницы родился младенец с тремя головами.

В номере-люкс отеля «Ночная фиалка» сидели двое: Сидоркин и Камил. Время было утреннее, переходное, ближе к полудню. В высоком окне скрестились оранжевые полосы солнечного света. Беседовали уже около двух часов, но к согласию не пришли, и оба немного утомились.

– В принципе, – сообщил Сидоркин, – особняк обложен со всех сторон, от меня мало что зависит. Вряд ли тебе дадут уйти.

– Это как раз не беда, – ответил Камил. – Уйти я смогу по-любому… Отчего вы так горячитесь, Антон Иванович? Вам какая корысть, если меня задержат?

– Но как же, как же! – заново закипятился Сидоркин. – Оправдаться перед начальством – это раз. И потом – без твоих показаний Карабай в два счета откупится. Через неделю будет на воле.

– Он с любыми показаниями откупится, – улыбнулся Камил, поражаясь искренней наивности этого человека, который старше его был не меньше, чем вдвое. Но Сидоркин ему нравился, он хотел расстаться с ним по-хорошему, без кукиша в кармане. – У Гараева вообще депутатская неприкосновенность. Таких волков нам надолго в камеру не загнать. Но это все на самом деле неважно… Карабай, Гараев и всякие другие – это пешки, только пешки в большой игре, которую не они даже затеяли.

Сидоркин хлопал глазами, пытаясь понять. Понять не смысл того, о чем говорил Камил, а кто он такой. Кто за ним стоит? Без этой информации на глаза генералу лучше не попадаться.

– Что же важно по-твоему?

– Общая тенденция, картина мира в целом… Вечность… Надо уловить то, что не меняется. Есть вечные пейзажи – девушка в окне, море, лес… Устойчивость – вот что главное.

Сидоркин почувствовал головокружение.

– Я не философ, – сказал он. – Извини, я стрелок.

– Именно, – обрадовался Камил. – Именно, Антон Иванович, вы лучше других знаете, пуля не имеет обратного хода. Она летит в цель, либо в молоко, но никогда не возвращается. Но где идет сражение? В кого стрелять? Это вам известно?

– Где же оно идет? – устало спросил Сидоркин. Камил ему посочувствовал.

– Нет, я не хочу вас запутать, все очень просто. Пуля не возвращается, а человечество норовят повернуть вспять, в пещеры. Этого нельзя допустить. Кто верит в Иисуса, кто верит в Магомета – это люди одной крови. Им не из-за чего враждовать. Но их стравливают. Их стравливают те, кто поклоняется золоту, для кого золото – единственное божество. Бесы хохочут от радости, когда сталкивают лбами мусульман и христиан. Но они сами не верят, что победят.

– Кто же им помешает? – Сидоркин испытывал чувство, похожее на то, какое бывает при прыжке с парашютом в тумане. Хочется поскорее соприкоснуться с землей, но боязно, что поломаешь ноги.

– Люди, у которых ясное зрение. Такие, как я, как вы… Те, кто способен стать мостиком мира, а не войны.

– Какой ты мостик, я видел сегодня ночью, – буркнул Сидоркин.

– Зачем так, Антон Иванович, – Камил мельком взглянул на часы: время поджимало. – Надо отделять зерна от плевел. Сегодняшняя демонстрация всего лишь звоночек над ухом спящего. Проснись, мужичок, а то похоронят заживо. Мы же, кажется, в этом пункте уже нашли взаимопонимание.

Сидоркин видел, что парень торопится.