Точка замерзания крови - Андрей Михайлович Дышев

тебя спрашивали! Помнишь Ленку, худую? Она просто влюбилась в тебя! Ты настоящий кибальчиш!

Я взял Машу за руку и вывел из зала. Этажом выше, в баре, было намного тише и можно было разговаривать, не напрягая голосовые связки. Я посадил Машу за стол, краем глаза заметив, что бритоголовый амбал, как бы не обращая на нас внимания, тоже зашел в бар и направился к стойке. Маша свела коленки, сложила руки лодочкой и невинным взглядом смотрела на меня из-под челочки.

– Будешь меня ругать, да?

Она играла хорошо. Передо мной сидела хорошо замаскированная дрянь, и в ангельском милом личике невозможно было разглядеть жестокую и хитрую тварь. Если бы я случайно попал сюда и случайно встретил бы Машу, то, скорее всего, не вышел бы отсюда живым. В каком-нибудь укромном уголке меня красиво и профессионально избили бы амбылы, а девушка смотрела бы на экзекуцию теми же робкими и непорочными глазками.

– Я проснулась, а тебя нет! – слезливым голоском пожаловалась Маша. – Противный! Напоил и бросил! Почему ты меня бросил?.. Хочу апельсинового сока! Ты угостишь меня соком?

– Я принес деньги, – сказал я и почувствовал, как пересохло горло.

– Что?! – воскликнула Маша, широко раскрыв глаза. – Правда?! – И скороговоркой: – Я же говорила, что ты хороший, что ты кибальчиш, а мне не верили!!

Она пробежала взглядом по моей куртке, заглянула под стол.

– Но где же они? Давай быстрее показывай, не то я умру от нетерпения!

Пачка долларов, которую я положил перед ней на стол, не произвела на Машу сильного впечатления.

– Так мало, – пискнула она и шмыгнула носиком.

– Остальное я передам в аэропорту Минвод, когда мы с Борисом пройдем на посадку на самолет.

– А не обманешь? – спросила она, словно маленькая девочка дядю, пообещавшего дать конфетку в темном подъезде.

– Не обману.

– Ну, смотри, – погрозила она мне пальчиком. – Не то мои друзья тебе глазки ножичком выковырнут и заставят их слопать… Не хочешь?

– Нет.

– Тогда пошли! Забирай денежку!

Мы встали и пошли к выходу. Амбал тенью проследовал за нами. Маша вприпрыжку, пританцовывая в такт доносившейся из зала музыке, побежала по лестнице вниз. Я не спешил, и на каждом пролете девушка останавливалась и поджидала меня.

– Какой ты медлительный! А еще скалолаз!

Миновав вестибюль и походя помахав рукой Эду, Маша стала спускаться в подвал, где находились лыжный склад и мастерские. У глухой стальной двери она остановилась, стукнула пару раз кулачком и от нетерпением добавила каблуком. Дверь открыл кто-то из местных – незнакомый черноглазый парень молча пропустил внутрь Машу, меня и следовавшего за нами амбала-трамвая.

Маша упорхнула вглубь темного коридора, вдоль стен которого тянулись толстые и тонкие трубы, пучки кабеля, но едва я шагнул за ней, как амбал схватил меня за плечо, рывком развернул и толкнул на стену.

– Ноги шире! – приказал он. – Руки на стену! Не оборачиваться!

В таком раскоряченном виде я простоял не меньше пяти минут, пока в глуби коридора не раздались шаги – цоканье "шпилек" Маши и редкое шарканье, по-видимому, немолодого человека.

– Ну, сынок, – раздался у меня за спиной незнакомый, приятный, без акцента, голос. – Что принес?

Я хотел было сунуть руку в нагрудный карман, как амбал достаточно резко заломил мне ее за спину и сам достал деньги.

Незнакомец не стал утруждать себя пересчетом.

– И это все? – сразу спросил он.

– Остальное в аэропорту Минвод, когда мы с Борисом пройдем на посадку.

– Остальное? – усмехнулся незнакомец. – Точнее, почти все? Принес бы аванс, хотя бы половину.

– Это было бы слишком опасно, – ответил я.

– Надо же, какой опасливый… Посмотри, что у него в кармашках!

Амбал быстро вывернул мои карманы, достал тощую пачку рублей, остатки долларов, которые я брал у Мэд, портмоне с документами и авиабилетами, протянул все незнакомцу. Тот зашелестел билетами.

– "Ворохтин"… "Уваров". Время вылета – одиннадцать тридцать. Забери все обратно, голубчик. Я тебе верю. Но на всякий случай хочу предупредить: если задумал с нами шутить, то ни ты, ни твой друг жить не будете. Вот, собственно, и все. Сейчас можешь отдохнуть, повеселиться, а завтра утром поедем в Минводы… Машенька, займись нашим другом.

Маша опустила свою руку мне на плечо. Холодная, гладкая, она змеей скользнула к моему затылку, потрепала за волосы и нырнула за воротник. Я почувствовал, как стадо "мурашек" побежало по спине.

– Пойдем, кибальчиш! – промяукала она. – Я займусь тобой.

Не забыть бы утром снять с елки жетон, подумал я, идя к выходу, не то мы с Борькой жить перестанем.

И вдруг я поймал себя на той мысли, что перспектива перестать жить уже совсем меня не пугает.

51

Маша была тяжела на подъем, словно я снова накачал ее отравленным вермутом. В пять утра в дверь нашего номера постучали и, не дожидаясь, когда какой-нибудь амбал вышибет ее плечом, я зажег настольную лампу и вылез из кровати. Маша, чтобы спастись от резкого света, не отрывая лица от подушки попыталась нащупать рукой выключатель, но я отодвинул лампу подальше от кровати. Тогда девушка накрылась с головой одеялом. Я несколько секунд смотрел на торчащие из-под одеяла ноги, затем на дверь и снова на ноги, раздумывая над тем, как привести ее в чувство и, вместе с тем, не прикасаться к ней.

Особого желания Маша у меня не вызывала даже вчера, когда я, изрядно перебрав можжевеловой водки, завалился с ней в номер. Раздевая ее, я разорвал в клочья длинное бархатное платье цвета "лагуна" и все нательное белье, которое обнаружил под ним, но это вовсе не было проявлением страсти. Просто Маша имела неосторожность обозвать меня свиньей, и в отместку за это я овладел ею с грубостью римского легионера. Впрочем, юная аферистка, судя по сдавленным междометиям, срывающихся с ее губ, была ничуть не в обиде на меня. Потом, стоя под душем, она сказала, что я от природы дурак, потому как еще на Ледовой базе мог бы спокойно поделиться с ней баксами, увезти далеко-далеко, в какую-нибудь экзотическую страну, где ежедневно созерцать и пользовать ее красоту. Что я ответил ей на это – не помню. Единственное, что отчетливо запечатлелось в памяти, так это звонкая и мокрая пощечина, которую она мне отвесила.

Не придумав ничего более остроумного, я вытащил Машу из-под одеяла за ноги, взвалил безвольное тело на плечо и отнес в душ. Под струями холодной воды Маша тотчас проснулась, истошно завизжала и кинулась в комнату, но, поскользнувшись на обмылке, растянулась на пороге душевой.

Почувствовав некоторое облегчение от моральной компенсации