Шестьдесят килограммов солнечного света - Халлгримур Хельгасон

мальчишеский, который, впрочем, раскатился по всему залу. Люди обернулись и увидели паренька со шлемообразной копной волос, сидящего на штабеле мешков: Гест. Он решил быть остроумным и уже заготовил продолжение: «Разве этот дом, этот склад строил не датский торговец? Ведь дом – это всего лишь дом? Кто же сердился тогда?»

Сидевший рядом с ним молодой моряк-акулятник прочитал его мысли и покачал головой, пробурчав:

– Товарищество «Крона» его строило.

Гест разом покраснел под своей светлой копной и почувствовал, как его бросает в жар: что он возомнил? Лауси подмигнул ему; может, такая поддержка и могла бы помочь, но Гест не посмел ее принять и теперь не видел вокруг себя ничего, кроме своего позора. Да что он там болтал – мелюзга неконфирмованная – на собрании, где сидят крупные фермеры и весь цвет общества! Его спасло лишь то, что мужчины сделали вид, будто не слышат его: как будто это баба что-то брякнула.

Фермеры и безземельные жители городка увидели все как есть: что продолжения дискуссии не будет, в стельку пьяный норвежец убил ее окончательно. Церкви – быть, ведь от того, кто хочет помочь, даров не отвергают. Но раз уж они все пришли на склад, было бы не лишним обсудить и другие вопросы. Торд с Берега (так прозывалась крошечная хижинка, стоящая на крайнем севере Косы вне общего списка) с испуганным выражением лица попросил слова и горько посетовал на то, что норвежцы плотники «разделись догола» перед двумя его дочерьми на выданье. Тут Халльдоур из лавки, работавший у торговца, объяснил ему, что они всего-навсего сняли рубашки, ведь день был жаркий, а они тяжело трудились, – и тут разгорелся спор: когда нагота начинает быть неприличной? У локтя, плеча, груди?

У стены стоял торговец – Кристьяун из Трюма – симпатичный мужчина крепкого сложения, построивший себе дом из выкинутых морем досок и бревен – дом, пропахший яблочным бренди – и сам он тоже пропах им. Он уже почти примирился со своим прозвищем, так как оно звучало по-датски, и порой, лежа на подушке, лелеял мысль официально сделать его своей фамилией и даже писать свое имя на датский манер: Christian Trym. Итак, он стоял у своей собственной стены, усмехался и жевал табак своими широкими, но все же чисто исландскими челюстями, так что его усы постоянно растягивались, слушал дискуссию, но сам в нее не вступал. Лицо у него было как у человека, который предоставил для прений помещение и поэтому сам разговаривать не хочет, а пытается соблюдать нейтралитет, так что лицо у него становится похоже на это помещение. Торговец Трюм на самом деле не принадлежал к этому маленькому местному сообществу, и его место здесь было лишь ступенькой в пути наверх – в большой магазин в Фагюрэйри, к должности председателя правления товарищества «Крона». Душой он был уже там, только вот тело до сих пор задержалось здесь. В этом отношении он был самым настоящим исландцем, ведь «двойное бытие» считается главной отличительной чертой этого народа пентюхов-авральщиков: это явление сформировалось уже в первые века заселения страны у людей, от которых пошел многочисленный род, как, например, Эгиля Скаллагримссона, который «проживал» в Борге на Болотах, но его дух постоянно пребывал в других боргах. О сущности исландского народа есть такая знаменитая виса:

Я вообще-то здесь не весь —

в будущем одной ногой.

Ты не знаешь, кто я есть,

ведь внутри меня другой.

Правда, торговец Кристьяун Трюм беспокоился о своем месте здесь и сейчас и все еще не мог решить, как ему отнестись к норвежскому вторжению. Ведь плотники работали здесь уже две недели и до сих пор ничего не купили у него в лавке. Или у них с собой провианта было до черта, или они были экономнее, чем он сам. А он и представить себе не мог, чтоб на свете кто-нибудь был экономнее его. Но когда будет улов, если он будет, и начнется засолка, если начнется, то его товарищество «Крона» окажется в самом выгодном положении, потому что вся торговля в городке шла и должна была идти через него. Разве впереди не процветание?

Когда спор об обнажении норвежских предплечий (впервые в истории фьорда здесь увидели голые предплечья вне дома) перерос в общий шум, когда говорят четверо разом, Гест увидел, как Кристмюнд заерзал на сиденье, а потом возвысил свой зычный голос:

– Ребята, давайте не будем погрязать в мелочах. Отнесемся с уважением к нашему славному Эгертбрандсену и замечательной речи, которую он только что произнес. Но невозможно пройти и мимо другого обстоятельства: о том, чтобы эти великие господа внесли свою арендную плату, мы до сих пор не слышали. О чем договаривался с ними хреппоправитель от нашего имени? Это известно? Такие соглашения вообще были заключены? Ведь это земля хреппа. Хавстейнн! Не забывайте это! Несколько лет назад владениями хреппа стала также крайняя часть Косы, до причала. Так что вы не можете просто так взять и позволить кому-либо приехать и построить тут причал и китобойную базу…

– Сельдезасолочную.

– Что?

– Они тут селедку солить собираются на этом помосте. Правда, стурартово?

– Вот это называется: помост велик, да рыбка мала! Но заплатить они обязаны – и никаких гвоздей! Иначе вся эта дровяная конструкция подлежит скорейшему сносу!

– Вот это ты стурартово возразил!

– Ты здесь как будто делегат нечистого, Морекамень.

– Море?..

– Да, или его краля, ты же только и знаешь, что перед ним стелешься!

На лице добряка хреппоправителя обозначилась обида. Случилось нечто уникальное: присутствующие увидели границы его необъятного терпения: за ними зияли обрывы гнева. Хавстейнн закатил глаза, глубоко вздохнул, стоя на трибуне, и почувствовал себя капитаном (которым он так и не стал), перед ним было бушующее хмурое море, захлестывающее палубу, так что ему не было видно корабль, который он вел, но именно сейчас, среди отчаяния, было жизненно необходимо сохранять спокойствие и логичность. – Скажите мне одно, дорогие друзья. Что вы сделаете, если будущее вдруг встанет у вас на крыльце с полной охапкой свежей древесины и… Да, что вы тогда будете делать?

Кубообразный хреппоправитель позволил тишине, нарушаемой лишь стуком норвежских молотков, накрыть своих слушателей, и только после этого ответил сам себе вопросом на вопрос:

– Вы тогда скажете: нет, я потерплю, пока с моря несколько раз не наплывут льды? Или пригласите его в дом?

– Ишь, как твоя краля тебя разожгла! – выкрикнул какой-то остряк, и его приятели расхохотались: они видели, как от хреппоправителя на крылечке валил дым. А потом Кристмюнд, сидевший в первом