Церемонии - Т.Э.Д. Клайн

– Этот платок, – сказал Рози. Он уже протянул к нему руку. – Он слишком симпатичный. Мне кажется, вам нужно его снять. Его может унести ветром, а потом я же буду виноват! Вот. – Он развязал платок у нее на шее и вытащил из нагрудного кармана другой, чистый и белый. – Уберите свой и наденьте этот. А если он и потеряется – невелика беда. Скорее, Кэрол, мы скоро поедем.

Девушка завязала платок под подбородком и устроилась рядом со стариком. Сердце билось так сильно, что она почти слышала его за грохотом вагонов и воплями пассажиров. Хотя, возможно, это был гром? Наконец вдоль ряда прошел плотно сбитый служитель и пристегнул их кожаными ремнями к сиденьям.

– Да не бойтесь вы так, – услышала девушка негромкий голос. Рози смотрел на нее с веселой улыбкой. – Просто повторяйте ту песню ангелов, которой я вас научил, и сразу почувствуете себя лучше. Ну, давайте, вы же помните. Пойте со мной, – начал он напевать неопределенный мотивчик, который они повторяли прошлым вечером у нее в спальне. – Ге'ел, гавула, на фатини…

Девушка знала эти слова старого языка, но их смысл давно вылетел из головы, а губы отказывались принимать нужную форму.

– Вы даже не пытаетесь, – сказал Рози. – Поверьте мне, Кэрол, это лучший способ успокоиться. Давайте попробуем снова. Рийя мигд лет… рийя могу…

Он пропел слова, и Кэрол повторила за ним. Под хор восторженных воплей пассажиров с передних сидений вагонетка с металлическим скрежетом сдвинулась с места.

– Пойте, – приказал Рози. – Не думайте о том, где мы находимся. Пойте!

Кэрол закрыла глаза и пропела слова:

– Мигге'елгаетин на могу'вула…

Как и обещал Рози, они немного помогли – хотя она даже не знала, что поет. Но, может, потому они и сработали? Девушка попыталась не думать о дрожании вагона, о крутой горке и том, как ее вжало в сиденье, когда они начали первый подъем, вцепилась в руку Рози, закрыла глаза и стала напевать про себя.

Она открыла глаза, когда поезд замедлился – и невольно вскрикнула, потому что вагоны впереди как будто проваливались в пропасть. А потом и они уже неслись вниз, быстрее, чем могли бы падать, быстрее, чем она могла себе вообразить; ее оглушили звенящие отовсюду крики, и Кэрол снова зажмурилась, почувствовала, как Рози снова взял ее за руку, и стала раз за разом повторять песню как молитву.

С закрытыми глазами было как будто не так страшно. Девушка сумела открыть их перед последним отрезком пути, когда ей показалось, что на лицо ей упали капли дождя. Они как раз достигли вершины последнего, самого высокого подъема; вагон карабкался все медленнее и медленнее, потом почти остановился и как будто замер между двумя мирами, в равной степени способный соскользнуть и вперед, и назад. И как раз в ту секунду, когда они балансировали на краю и внизу раскинулся весь парк, – колесо обозрения, пляж, темный океан, – Кэрол показалось, что на рельсах впереди она видит туман. На секунду она задумалась, не дым ли это от горящей лампочки или какая-то игра лунного света, – но тут они уже полетели вниз, люди впереди закричали, и девушка изо всех сил вцепилась в руку Рози; они летели вниз с такой скоростью, что, казалось, ремни вот-вот порвутся, и ее выбросит наружу, в темноту.

– Пойте, Кэрол! – приказал старик, и она запела, они вместе запели, перекрикивая рев и крики. И внезапно как во сне перед ними возникла громадная белая птица и ангелом повисла в воздухе, и Рози протянул руку вверх – чтобы защитить ее, догадалась Кэрол, – и ударил это явление; на свету блеснул зажатый в его кулаке предмет. Его рука двигалась слишком быстро, чтобы девушка могла что-то разглядеть, но старик, должно быть, сломал птице шею, потому что в следующую секунду та рухнула на них, а потом упала назад, за вагон, оставив кровавое пятно на груди белоснежного платья.

Потом, когда они уже шли к парковке, а Рози утешал Кэрол и безрезультатно пытался оттереть платье, девушка ощутила, как у нее между ног, будто от сострадания, течет струйка крови. К тому времени как они добрались до машины, небеса разверзлись и начался дождь.

* * *

Дождливыми вечерами, после того как Берт Стиглер запирал кооперативный магазин и закладывал засовом громадные ворота амбара, где хранились зерно и корм, после того как его жена Амелия закрывала бухгалтерские книги, аккуратно записав проданный за день пастернак, соевые бобы и горох, они торопливо переходили дорогу к своему дому рядом со школьным двором, ужинали вместе со старшей дочерью и ее семьей, а потом надевали старые дождевики и вновь уходили на улицу. Они проходили длинной дорогой вокруг площади, избегая грязи возле школы, и шли мимо кладбища к дому Иакова и Элси ван Миер.

В теплую погоду на пороге у ван Миеров обычно уже сидело несколько старожилов, попивая мятный чай со льдом из холодильника в кооперативном магазине. Мужчины курили трубки, женщины вязали. Они сидели, глядя на струи дождя, и говорили об урожае и Писании. Когда по дороге мимо двора приезжал автомобиль, – что случалось крайне редко, – они гадали, кто это и куда направляется. Когда заканчивался чай со льдом, женщины начинали зевать, а мужчины докуривали последнюю трубку, они потягивались, медленно поднимались на ноги, прощались и направлялись домой.

Они не всегда разговаривали, а порой просто сидели в тишине и прислушивались к ночным звукам. Им не нужны были развлечения. Они были вполне довольны жизнью.

По крайней мере, большинство. Адам Вердок, который только что пришел с молочной фермы на другой стороне дороги, припомнил живущего в Лебаноне родственника. Тот послушал жену – не из их секты – и провел в дом электричество.

– А после этого остановиться было трудно. Сначала он купил ей электрический утюг с паром. Потом – какую-то штуковину с синими огнями, которая убивает насекомых. Наконец, взял и купил себе телевизор, точно как молодой Иона Флиндерс.

Собравшиеся повздыхали и горестно покачали головами. Они знали, что будет дальше; практически все уже слышали рассказ раньше.

– Ну так вот, поставил он эту штуковину в гостиной, где ее можно было посмотреть в любой момент, и сначала думал, что это что-то эдакое, особенное. Но потом к этому телевизору пристрастились его детишки, и, как я слышал, он их здорово испортил. Они стали пропускать обеды и забросили работу по дому, лишь бы пробраться в гостиную и посмотреть, что там показывают, стали просить всю ту ерунду, что видели на экране, а старшего сына вышвырнули из школы из-за того, как он вел себя с девушками. Наконец, терпение у бедняги лопнуло, взял он этот треклятый аппарат и закопал его за свинарником. Теперь каждый вечер по два часа сидит и смотрит на то место, где он стоял, – для покаяния. Говорит, это напоминает ему о совершенном грехе.

Новые покачивания головами и звуки одобрения; всем было налито еще по чашке чая. Вафуил Райд поднялся и шумно прошел в туалет. Иаков ван Миер продолжал качаться на любимом кресле. Адам Вердок еще раз набил трубку.

Наконец ван Миер откашлялся.

– Не удивлюсь, если твой племянник тоже решит купить эту штуковину, чтобы угодить жене.