Последняя битва императоров. Параллельная история Первой мировой - Валерий Шамбаров

Но под Клеванью продолжалась битва. В центре встали железные стрелки, по флангам ополченцы Стельницкого. Они в первый раз были в бою, не выдерживали артобстрелов, натиска австрийской пехоты. Деникину пришлось подкреплять их, отправлять на их участки свои подразделения. Его дивизия растянулась на 15 км. Враг вот-вот мог прорвать жиденький фронт. Деникин пришел к выводу: «Обороняться при таких условиях невозможно. Только наступать!» Поднял войска в атаку. Потом во вторую. И в третью… Противника под Клеванью задержали на 10 дней! Лишь к 11 сентября, засыпая железных стрелков и ополченцев снарядами, враг сумел оттеснить их за р. Горынь. Но было уже поздно. Армия Брусилова выбралась из ловушки, оборудовала позиции. Прорыв был закрыт, фронт остановился. А чтобы ободрить тыловое население, в Москву отправили десятки тысяч пленных, взятых армиями Щербачева и Лечицкого. Провели по улицам «парад завоевателей», позарившихся на русскую землю. В 1944 г. Сталин повторил это зрелище.

Когда стало ясно, что иностранные поставщики подвели Россию с боеприпасами и оружием, царь обратился к отечественным промышленникам, земствам, Думе — помочь фронту. Они откликнулись широко и горячо. В мае состоялся съезд промышленников, на нем председатель Думы Родзянко выдвинул лозунг: «Все для войны!». В июне было создано Особой Совещание по обороне из банкиров, промышленников, общественных деятелей, руководителей военного ведомства. Был организован и Центральный военно-промышленный комитет (ВПК) под председательством депутата Думы А. И. Гучкова. Под его эгидой развернулось 220 местных ВПК, координировавших работу оборонных предприятий, начало строиться 120 новых заводов. Особые Совещания возникли и при министрах путей сообщения, топлива и промышленности, земледелия. Земгор привлек к снабжению армии 1300 мелких предприятий, десятки тысяч мастерских, открывал в войсках питательные пункты, бани, парикмахерские.

Сухомлинов, допустивший катастрофу со снабжением, был снят. Назначили следственную комиссию. Посыпались, как из решета, факты взяточничества, непорядков в военном министерстве, поразительной беспечности генерала — у него в доверенных лицах околачивались несколько шпионов. Сухомлинова обвинили в лихоимстве и измене. Хотя предательство не подтвердилось, посадили лишь за халатность и злоупотребления. Но царь пожалел легкомысленного старика, вскоре выпустил.

Однако война порождала и другие проблемы. Русские войска при отступлении не повторяли варварских методов немцев и австрийцев — опустошения земли, угонов населения. В мае 1915 г., после Горлицкого прорыва, генерал-губернатор Галиции Бобринский издал приказ: «Не должно быть допускаемо уничтожения сельских построек, не мешающих действию войск, также строго карать грабежи и насилия… Объявлять жителям, что неприятель непременно соберет в свои ряды всех мужчин в возрасте от 18 до 50 лет, и потому желательно добровольное своевременное выселение». Уходить с русскими предлагалось лишь желающим. Но русины уже знали, как отыгрываются на них австрийцы, многие предпочли спасаться на востоке.

О зверствах оккупантов знали и российские граждане. Массами уходили жители Польши, Волыни, Западной Белоруссии, Литвы. Таборы беженцев запрудили все дороги. Генерал Гурко писал: «Никакой ужас битвы не может сравниться с ужасным зрелищем бесконечного исхода населения, не знающего ни цели своего движения, ни места, где они могут отдохнуть, найти еду и жилище… Только Бог знает, какие страдания претерпели они, сколько слез пролито, сколько человеческих жизней было принесено ненасытному Молоху войны…» Этих людей надо было где-то размещать, кормить. Особенно страдал транспорт, и без того перегруженный военными перевозками. Только под жилье беженцев было занято 120 тыс. товарных вагонов, запасные пути на больших станциях превращались в городки на колесах.

Беженцы разносили эпидемии. Тяжелые бои увеличили поток раненых. А множество госпиталей из западных районов пришлось эвакуировать, число коек сократилось на 30 тыс. Царь повелел отдать под лечебные учреждения свои дворцы, монастырские здания. Создавались частные, городские госпитали. Продовольствия и товаров первой необходимости в России хватало в избытке — она же сама их производила, а война перекрыла экспорт в другие страны. Но транспортные трудности вызывали «недохваты» — где-то не стало одного, где-то другого. А торговцы смекнули и принялись устраивать «недохваты» искусственно, чтобы поднять цены. Власти пытались бороться с этим, устанавливали твердые таксы. Но в таких случаях товары прятались и продавались дороже из-под прилавка.

Это злило народ. Накладывалось и недовольство по поводу поражений. Обыватели не понимали, что же происходит? Побеждали, наступали, и на тебе! От раненых, от приехавших в тыл офицеров узнавали, что нет боеприпасов. Возмущались: как же так, почему не заготовили? От раненых разносились страшные подробности, часто преувеличенные — эта закономерность хорошо известна, раненые всегда склонны сгущать краски, им невольно хочется вызвать сочувствие. А думская «общественность» и либеральные газеты подогревали настроения.

В одну дуду с либералами дудела вражеская агентура. Распространялись слухи об измене в верхах. Дескать, «немка-царица» продает Россию через Распутина. Александра Федоровна и впрямь родилась в Гессене, но германские княжеские дома поставляли невест для всей Европы. Императрица росла и воспитывалась у своей бабушки британской королевы Виктории — точно такой же «немки». Своей настоящей родиной она считала Англию, до конца жизни говорила не с германским, а с английским акцентом. А в России Александра Федоровна искренне прониклась Православием, стала настоящей русской царицей. Вильгельма же по личным впечатлениям считала хамом и тупицей. Но какая разница? Главное — подорвать доверие к власти, вызвать смуту.

В июне произошел «немецкий погром» в Москве. Начался, вроде бы, с патриотических выступлений, но кто-то услужливо запустил толпу на винные склады. Она перепилась, разнесла 732 «немецких» магазина и представительства фирм. Массу подзуживали требованиями постричь царицу в монахини, казнить Распутина, а царю отречься, передать власть великому князю Николаю Николаевичу. Вспыхнуло 70 пожаров. Пострадало свыше 500 человек, несколько десятков погибло — в основном своих же, русских, от перепоя и в драках. Полиции не хватило, пришлось вызывать войска, стрелять по разбуянившейся толпе. 12 человек было убито, 30 ранено. Но фирмы, действительно сотрудничавшие с Германией… не пострадали. Они давно уже были внешне «русифицированы».

Широкое привлечение к снабжению армии промышленников и общественных организаций быстро дало плоды. Всего за месяц работы Особого Совещания поставки снарядов увеличились вдвое. Но «патриотизм» деловых тузов был весьма своеобразным. Все ВПК и Земгоры стали сытными кормушками, и дорвавшиеся до них деятели крупно наживались на посредничестве. Скажем, 3-дюймовая пушка, произведенная на казенных заводах, обходилась государству в 7 тыс. руб., а через ВПК — 12 тыс. Поэтому столь резкое повышение выпуска снарядов не было каким-то чудом. Их всего лишь придержали, пока не были приняты новые условия и не поднялись цены.

Но ведь размещением заказов и распределением сырья тоже стали ведать ВПК, и ресурсы направлялись в частный, а не в государственный сектор. Барыши промышленников на поставках достигали 300–1000 %. Изначально капитал Земгора составлял 600 тыс. руб., собранных по подписке — а теперь земцы требовали деньги от государства и довели свой бюджет до 600 млн., уже не частных, а казенных. Они занимались тем же посредничеством, и оклады земских чиновников были в 3–4 раза выше государственных. Причем все организации настаивали, чтобы правительство не лезло в их дела. Огромные средства текли через них совершенно бесконтрольно. «Общественики» поднимали грандиозные скандалы против «бюрократических барьеров» — попыток проверить их. Вставали в оскорбленные позы: они из лучших чувств спасают страну, а им не доверяют!