Лаки - Джеки Коллинз

Ленни пришел к выводу, что у семейной жизни есть свои преимущества. Одно из них – конец мимолетным связям.

Он, конечно, не обманывал себя, будто они с Олимпией без ума друг от друга. Но впереди много времени. Дело сделано, и уж он-то, по крайней мере, постарается, чтобы все шло хорошо.

Он задвинул Иден на задворки своей памяти.

Олимпия тоже нашла, что брак (четвертый по счету) не так уж плох. Особенно с кем-то вроде Ленни. Он ничем не походил на трех других ее мужей – это она поняла сразу же. Он умнее, сексуальнее и, в отличие от них, не гнался за ее деньгами. Более того, он, казалось, вообще не думал о деньгах. Когда через три дня после свадьбы она подсунула ему брачный контракт, он подписал просроченный документ не глядя.

– Я женился не на твоих капиталах, – обронил он небрежно.

У него горящий взгляд, настойчивые губы, нежные руки и кое-что еще тоже замечательное.

Не Флэш. Но очень и очень ничего.

Она отложила мысли о Флэше. Он может и подождать.

Джесс прекрасно сознавала, что не является свидетелем романтической любви, но все шло не так плохо, как она предположила после ее первой встречи с Греческой Принцессой – как она окрестила Олимпию, – хотя та походила скорее на коренную жительницу Калифорнии, нежели на гречанку.

– Ленни, – заявила она. – Я не знаю, что ты ей сказал, но что бы то ни было, повторяй снова и снова – она стала почти сносной.

Он рассмеялся.

– Олимпию надо понять, – терпеливо объяснял он. – Конечно, она избалована. А с тобой что случилось бы, если бы твой старик владел доброй половиной мира, а ты росла в ожидании, что тебе достанется вторая половина?

Джесс попыталась представить себя в такой ситуации, но у нее не очень хорошо получилось.

– Олимпия очень неуверенна в себе, – продолжал психоаналитик Ленни. – Вот почему она так обращается с людьми.

Ах, вот как? Неуверенна – в чем? Теперь картина начинала проясняться. Ленни Голден. Покровитель сирых и убогих. Он женился на самой богатой девушке в мире, чтобы спасти ее от нее самой. Ха-ха!

– Когда ты получше ее узнаешь, – добавил он, – она тебе понравится.

Стерпится-слюбится. Все равно, что привыкнуть есть арбуз с солью.

– Может быть, – дружелюбно согласилась Джесс. Она не хотела спорить. Со временем сам все поймет.

Между тем Матт сводил ее с ума. Теперь, когда она решила, что он ей нравится, и очень, он вдруг превратился в мистического Лучшего Друга, который никогда до тебя пальцем не дотронется. А ей нужен был не только его палец, о чем она ему и намекнула.

– Ты всегда была права насчет нас с тобой, Джесс, – сказал он, не поняв намека. – Наверное, я тебе казался редкостным прощелыгой, когда не давал тебе проходу.

– Нет, что ты, – с надеждой ответила она.

– Да. Я и вел себя как прощелыга, – повторил он.

Матт твердо решил больше не строить из себя дурака.

Олимпия обсудила с Ленни приближающийся круиз. Он посоветовался с Джесс и выяснил, что может поехать на неделю; затем он твердо обещал сняться в «Ночном шоу». Он очень хотел впервые выступить в этой программе, хотя и сильно волновался. Появиться в кадре вместе с Карсоном все равно что получить аудиенцию у папы римского.

– Они пообещали дать тебе семь минут, – радостно объявила Джесс. – Фредди де Кордова сказал, что он не понимает, почему ты раньше у них не снялся. Я не стала говорить ему, что мы два года бомбардировали их предложениями.

Ленни решил, что они с Олимпией сразу после последнего шоу в субботу вечером поедут на машине до Лос-Анджелеса, затем полетят в Лондон, где переночуют, и на следующий день на другом самолете вылетят на юг Франции. Он очень мечтал о путешествии, так как ни разу не выезжал за границу, хотя, к счастью, уже получил паспорт несколько лет назад. Тогда они с Иден собирались в Венецию, но никуда не поехали, так как она убежала в Лос-Анджелес с любовником-актером. Интересно, а что с ним стало?

Олимпия радовалась его энтузиазму. Как интересно будет показывать ему новые места. Жаль только, что у них так мало времени.

Няня Мейбл и Бриджит уезжали за два дня до них, и тут Олимпии пришла в голову блестящая идея. Почему бы не отправить с ними Алису? По крайней мере, при Алисе ребенок будет прилично себя вести.

Она поделилась своим планом с Ленни, а он среагировал моментально:

– Не дури!

Но каким-то образом слух просочился, дошел до Алисы, и она немедленно предстала перед Ленни с пунцовыми щеками и трясущимися руками.

– Ты не можешь лишить меня такой возможности, – с чувством заявила она. – Ты не пустил меня в «Гриффин шоу» – я знаю. Я тебе не вещь, которую можно задвинуть подальше. Я твоя мать, Ленни, твоя родная мать!

Как будто она не повторяла ему этого десять раз на дню. Он неохотно разрешил ей ехать, хотя его терзали мрачные предчувствия, что им вместе еще предстоит пожалеть об этом, а особенно ему.

Неделя в Лас-Вегасе пролетела быстро. На их с Витосом Феличидаде концертах держался постоянный аншлаг, и отчеты в прессе звучали так, будто он их писал сам. Особенно польстили ему «Вэрайети». В их описании он обладал множеством талантов – чувством ритма, как у Карлина, смелостью Брюса и комичностью Чеви Чейза. Неплохо. Джесс вырезала заметку и положила вместе с другими, которые она собирала для будущего альбома.

В последний вечер Матт устроил небольшую вечеринку. Он пришел на нее без спутницы. Джесс тоже явилась одна. Они сидели бок о бок с печальным видом, погрузившись каждый в свои мысли, которые так и остались невысказанными.

Витоса сопровождала изящная брюнетка. На протяжении всего обеда она лизала ему ухо.

«Выжми из уха все, что можно, – подумала Олимпия. – Все равно у него ничего нет».

Витос старался очаровать всех и вся; никто бы и не подумал, что всего неделю назад Олимпия послала его.

Ленни напился, а Олимпия нанюхалась.

Утром он решил бросить пить. Ему не нравилось ни то, как он ведет себя в пьяном виде, ни последующее похмелье.

Олимпия собирала вещи. Джесс пришла и пообедала с ними. Она собралась в Лос-Анджелес следующим утром.

– А почему ты не хочешь поехать с нами сегодня вечером? – недоумевал Ленни.

Она покачала головой. Она хотела остаться в Лас-Вегасе еще на одну ночь. Надо дать Матту еще один, последний шанс.

Куда бы ни приехала Олимпия, везде ей оказывали королевские почести. Ленни скоро выяснил это обстоятельство. В Америке его тоже стали принимать как особо важную персону – плоды славы, не говоря уж о волшебной силе телевидения. В Европе о нем никто не слышал, и он вдруг превратился в мистера Станислопулоса. Когда к нему в первый раз обратились подобным образом, он только рассмеялся. Во второй раз ему было уже не так смешно. В третий он вообще уже не видел здесь ничего смешного.