Дендрофобия - Наталья Горская

– Ох, и проныра!

– Ну вот такие мужики в семье у бабы, поневоле пронырой сделаешься. Сын у неё такой же бестолковый, только свой половой рефлекс всем демонстрировать умеет, а где жить жертвам этого рефлекса, не знает – к маме бегает. Картина маслом: крутой мачо бегает за помощью к мамане. Потом муж её вяленный опять запил, она его спасать бросилась: чего тебе ещё надобно, старче. Он промямлил: «Я вот такой умный и талантливый, а главное – честный. Но никто этого не замечает! Столько лет в технологах маюсь, а мог бы и инженером работать, и даже главным. Ни одна сволочь не догадается меня туда утвердить, а я сам не могу намекнуть, потому что я к тому же ещё и скромный». Жена и тут нашлась – с Воротиловым переспала. Он тогда как раз по части снабжения делал первые робкие шаги, так что связи были. Шепнул нужным людям: сделали её дурака главным инженером комбината. Воротилов ей ещё и строительного бруса отвалил, она дом построила. Он тогда был очень молод, но уже испорчен и пока беден, так что расплачивался с любовницами списанными со складов пиломатериалами высшего сорта.

– А что же муж?

– Он ничего не замечал. Или не хотел замечать? Город небольшой, все шептались, наверняка что-то слышал, но прикидывался глухим – честному человеку так проще жить. Потом грянул скандал, который он был вынужден заметить: замели его бабу. То ли на взятке, то ли в каких-то экономических схемах участвовала.

– Ворюги!

– Все кричат «ворюги!», как будто это такое уж страшное оскорбление, смешно даже… Люди двигают жизнь. Ну, закон нарушают, потому что он им не помогает, а только мешает. А эта жена главного инженера очень многим помогла в своё время. Она же в земельном отделе работала по району, по великому блату устроилась.

– Типичная проныра.

– Я через неё участок получал, когда жениться мне приспичило. Тут по городу в те годы только стандартные шесть соток выдавали, от предприятий и совхозов и того меньше – четыре. А что такое четыре сотки? Даже картошки на среднюю семью не хватит посадить. Коммунальный огород, те же дрязги с соседями из-за тесноты. В садоводствах до сих пор за каждую грядку воюют, заборы туда-сюда на пару-тройку сантиметров по ночам передвигают, лишь бы расширить свои «владения», чтоб на дополнительный куст укропа хватило. А ведь некоторые ещё умудрялись там домики ставить. Люди есть люди, они хотят жить, владеть хоть каким-то жильём! Опять же, чтобы свои переполненные квартирки разгрузить, переселяли туда кого-то хотя бы на лето. В садоводстве на своих четырёх сотках ставили некую дощатую постройку, которая только по виду сарай обыкновенный, а внутри – вполне жилое помещение, утеплённое, самовар кипит, диван стоит, телевизор работает. Ходили комиссии по борьбе с тягой несознательных советских граждан к роскоши и «излишкам жилых метров», требовали сарай сделать сараем, «как положено», даже громить пробовали. Владельцы участков не терялись и грозили расправой над членами комиссий. Там у одного мужика яблоня росла, мой дед её три раза прививал – умел он это делать. Мужик мечтал о яблоневом саде, чтобы рос у него там и Анис Полосатый, и Антоновка Ребристая, и Голден Делишес. Он позвал деда сделать четвёртую прививку, а яблоня уже не выдерживала столько побегов, даже подпорки ставить пришлось. Надо бы ещё одно дерево посадить, но места на огороде больше нет. Хочет человек землёй заниматься, хочет сад вырастить, любит это дело, понимает, так дай ты ему землю! У нас только скулят, что какие-то злодеи извели мужика-земледельца, но на деле захочет кто земли, так его отошьют: получи свои четыре сотки и не вякай, когда в Бейруте дома бомбят. Земледельцы-то никуда не делись, очень многие люди хотят жить и работать на земле, но уже и в деревне им предлагают въехать на двенадцатый этаж тесной хрущёвки с подселением из пяти человек, смотреть на досуге телевизор и грызть чипсы «как все нормальные люди». А что за земледелец без земли? Это как программист без компьютера или пловец без бассейна. И земли этой заброшенной на километры тянется. Перегоны между населёнными пунктами по несколько километров пустой земли – нигде такого больше нет. В Европе и Азии такая теснота: один город закончился – другой тут же начинается. А у нас уже на окраине запустение чувствуется. Отдали б людям, которые хотят растить сады и строить не сараи, а дома. Я тут поехал в Сибирь одного приятеля разыскивать, он мне денег задолжал – там вообще можно сутки на машине ехать и ни одного населённого пункта не встретить. Несколько сот километров пустой земли! И какой земли. Есть и лес, и песок, и камень – все виды строительных материалов. И пустая стоит. Представляете?

– Не очень.

– Потому что как на другой планете. Если из Москвы в Питер ехать, всё плотно заселено вдоль дороги, хотя и там есть приличные разрывы. Но это – единственный густо заселённый участок на всю страну. А за Уралом населения вообще нет. Въезжаешь в какой-нибудь посёлок, всё застроено типовыми хрущёвками и бараками, электричество обрублено ещё с Перестройки, поэтому вместо телевизора люди смотрят в окно. Автомобилей ни у кого нет, потому на любую проезжающую мимо машину смотрят с интересом, как иностранный фильм, других зовут посмотреть. Иногда из одного окна семь голов выглядывает – сколько их там набито в тесную квартирку? Напоминает автобус, который на тридцать человек рассчитан, а влезли все триста, потому что электричку опять отменили, а следующая только завтра пойдёт. И вот люди из окон торчат, по стеклу размазанные. И уезжать оттуда не хочется, потому что опять ехать пятьсот километров, где ни единой живой души.

– Да, идиотская какая-то политика у нас с расселением населения.

– Не то слово. Когда я здесь свой кусок земли отхватывал, тётки из Горсовета как только ни отговаривали: «Да что ж это вы такие молодые, а не хотите с родителями пожить хотя бы до рождения второго ребёнка! Это ж так удобно, а то вдруг они у вас заболеют, а вас и рядом нет. Да вот я со своими стариками и их родителями до сорока семи лет прожила с двумя детьми, потом ещё за парализованной свекровью ухаживала, чтоб комнату нам подписала. Потом мы с мужем развелись, и я с детьми у сестры жила, где и её бывший с новой семьёй обитал, да ещё спившегося брата приволок. Только к пенсии и получила. Отдельную. Комнату. В коммуналке». Спасибо, что не сразу гроб и место на кладбище. Отдельные. Странно, что ещё никто не додумался гробы коммунальные делать. Хотя некоторых и в самом деле в два-три этажа хоронят… Никогда этим тёткам не хамил, сочувствовал даже. Всю жизнь прожили с какими-то рассусолями и их роднёй, со свекровями при расстроенной нервной системе, как будто не за мужика, а за его маму замуж шли. Живут в ожидании, что кто-то из близких заболеет и помрёт, свои шестнадцать аршин жилой площади освободит. Такие люди в брак вступают, чтобы было кому в старости стакан воды подать и похоронить. Одно это говорит, насколько это глубоко несчастные люди, которые думают о смерти и немощной старости на свадьбе, где полагается веселиться. Что обычно чувствует нормальная женщина, когда рожает ребёнка?

– Радость, наверно.

– А они думают: вот теперь будет кому за мной в старости ухаживать. У них жизнь такая, что не даёт никаких ощущений, кроме чувства выполненного долга перед Родиной. Они словно бы не для себя живут, а вот для этого стакана воды в старости. Который ещё неизвестно, поднесут ли? А в Европе такие же старухи ходят на танцы и пьют шампанское – им стакан воды не нужен. Я видел бабусь в инвалидных колясках, которые играют в футбол. Там даже онкологические больные бодро себя чувствуют, водят Феррари, общаются, даже в брак вступают, зная, что через год умрут. Живут на полную катушку! А у нас здоровые ходят с такими мордами, как будто им нехороший диагноз поставили, и ворчат: «Всю себя им отдала, а где благодарность?». А не будет никакой благодарности. Потому что жить надо было, а не отдавать себя всю, кому ни попадя.