Преемник - Марина и Сергей Дяченко

Скиталец медленно повернул голову — но так и не взглянул на меня. Его глаза остановились на Тории:

— Зря вы так его назвали. Теперь он повторяет… Но в отличие от меня — доведёт до конца. Ничтожный шанс… Но он ваш. И мир, в общем-то, скорее ваш, нежели мой…

— Наш сын, — сказал Эгерт чуть слышно. — Наш.

Тория поднялась; на бумажно-белую шею упал чёрный завиток:

— Нам не страшно и умереть, — сообщила она почти весело. — Мы уже столько раз…

— Решайте, — уронил Скиталец и поднялся тоже. — А я, с вашего позволения, хочу пить.

Он жестом остановил Эгерта, потянувшегося было к колокольчику; шагнул к двери, взялся за ручку — и оглянулся на меня. Ох, как он умел всё объяснить взглядом. Коротко и ясно.

Меня будто ветром сдуло. Следовало уйти раньше, надо было сообразить самой и оставить их наедине.

Закрыв за собой дверь, я обеими руками вцепилась в свою судорожную улыбку, пытаясь сорвать её прочь; тут-то и выяснилось, что Скиталец никуда не ушёл, что он стоит рядом. В полутьме коридора тускло поблёскивал витой эфес; я отшатнулась.

— Тебе действительно интересно, почему? — его прозрачные глаза оказались совсем рядом. — А как по-твоему… Мир действительно так плох?

Деваться было некуда. Я перевела дыхание:

— Но ведь другого нет…

— А был бы? Вдруг?

Хороший мир, подумала я горько, это мир, где Флобастер жив и Луар меня любит…

— Представь себе, — в полутьме блеснули его зубы, — что вот десяток кроликов резвится на полянке… И всем хорошо. Вот приходит лис… И перегрызает кому-то горло. Страшно, кровь на траве, хруст костей… А что другие, те, кто остался в живых? Радуются. Потому что острее чувствуют жизнь… Насыщеннее. Мир, где невозможна смерть… Пресен. Так?

— Не знаю, — сказала я глухо.

Далла удивлённо смотрела на нас с нижней лестничной площадки. Кролики радуются жизни… но если уж лис повадился, то завтра может быть чья угодно очередь. Кролики-то все одинаковы… А люди подчас не могут жить, потеряв того, кто рядом. И думают: лучше бы это был я.

Скиталец смотрел и молчал. Я тоже молчала под его взглядом; наконец, его рука ухватила меня повыше локтя:

— Я хочу пить… Пойдём на кухню, а ты скажи мне пока… Была бы ты Привратником — открыла бы?

Я глядела под ноги. А что мне, в самом деле, этот мир? Кладбище добрых намерений… Та широкая лужа на распутье, сузившиеся глаза Луара… Тарелочка с медяком на донце. Примятая трава перед логовом Совы…

— Не знаю, — я проглотила ком. — Но вы-то не открыли?

Он звякнул кружкой о стенку ведра с водой. Запрокинул голову; смотреть, как он пьёт, было одно удовольствие. Флобастер сказал бы — «артистично пьёт». Смачно, красиво и вместе с тем жадно — глядя на него, мне тоже захотелось воды. Бесстрастный старик — и жизнелюб, оказывается…

— Я хотел тебе сказать, — он вытер губы, — только тебе… Если он пойдёт к двери, но не выполнит… не свершит, не откроет… Тогда его ждёт смерть. И жуткая смерть. Я знаю… меня вытащил из Преддверья Ларт Легиар. Но я — не Ларт, я так себе, маг-не маг… Я его не вытащу. Решай ты тоже. Или он откроет и… сольётся, соединится с Тем… Или умрёт, как я сказал. Ты думаешь… что лучше?

С опущенной кружки в его руке капала вода. Каждая капля расплывалась на полу, как маленькое чёрное солнце.

— Не знаю, — сказала я сухим ртом. — Не знаю.

* * *

Три свечи на низком круглом столике. Прогибающиеся под ногами половицы. Он чувствовал себя тяжёлым, непривычно мощным и оттого неповоротливым — а медлить нельзя, некто, поселившийся в сознании, торопит и подначивает, скорее, скорее, вот уже от нетерпения дрожат руки, как будто шёл по безводью и встретил ручей…

Три огня срослись в один. Вот. Вот оно; Амулет на мокрой ладони. Фигурный вырез, залитый огнём. Светлые ворота…

Нужно только сделать шаг. Первый шаг.

Огонь окутал его с ног до головы. Ажурные языки сплетались, как стебли вьюнка, ложились на плечи царственной мантией, спадали, подобно складкам невиданного одеяния… А потом огненные ворота остались позади, снова на ладони, но уже позади, и Амулет бессильно закачался на своей цепочке.

Луар стоял перед бездной. Справа и слева темнели застывшие водопады тканей, а над головою не было ни неба, ни потолка. У ног — четыре круглые медные монетки, приколоченные в ряд к старым, рассохшимся доскам, тёмным, бесшумно принимающим каждый шаг.

скорее. скорее. я так спешу

Царапающий червячок в душе: скорее! Скорее утоли свою жажду. Сейчас…

Он обернулся.

Дверь. В конце длинного коридора между падающих теней. Там…

скорее. но не оборачивайся. сделав шаг, не оборачивайся, только вперед. ступай

И он ступил. Под тяжестью его доска напряглась, как натянутый лук.

не оборачивайся

Вот так. И жил мальчик, и был он счастлив… А у порога его дома… Милый, симпатичный щенок посреди стужи нашёл в сугробе окоченевший кошачий труп… Он думал, это игрушка. И он играл…

Море любви. И вот тебя вышвырнуло на камень, потому что ты не дельфин, а крыса… Сдохни.

Или вот, груда мусора, и на краю какого-то ящика — высохшая роза. Чёрной головой вниз, сухими шипами в растопырку, со стеблем толстым, как трость… При чём?

Солнце, красное, как колесо. Мать возвращается домой, и солнце лежит у неё на голове, будто красный поднос. Тонкие руки, тонкие пальцы, белые и холодные, запах зимы и свежести, и — «погоди, простудишься, я с мороза»…

А там щенок играет кошачьим трупом. И долго, долго будет играть… Но я не увижу. Окно в изморози…

Свечку задули… Да, я помню. Имя — как звук капели. Полустёртый грим на щеках… Я буду носиться над землёй, я буду Тем, Кто Пришёл Извне — но тебя я буду помнить, и каждая погасшая свечка вернёт мне твой запах. Я буду специально гасить их, буду задувать костры и пожарища — но и ты всё сказала, разве не так?.. Я не в силах изменить то, в чём ты упрекнула меня. Я вообще ничего не в силах изменить…

дверь

Ого, ещё как в силах. Одна большая измена… или перемена. Одно и то же. Изменивший… Изменяющий… Небо, сохрани мой разум. Ты, Сила, помоги мне…

дверь!

А ты, сестрёнка — ты не поймёшь меня. Ты слишком мала… Оставайся такой. Как бы я хотел быть таким, как ты… Твоим братом, но близнецом. И вечные пять лет…

Последний шаг. Так близко… Исполинский ржавый засов льнёт к рукам. А там, за Дверью…

это я. это я жду тебя. это ты ждёшь себя обновлённого, себя настоящего. ну

Скопище короедов в теле этой двери.

Хочу послушать, как скрипят твои петли.