Идеальное преступление - Иван Сербин

— Чтобы что-то серьезное, такого не было.

— Ясно, спасибо. — Волин подошел к оперативникам. — Ну что, нашли что-нибудь?

— Пока пусто, — ответил Паша. — Леня, — позвал он одного из «слухачей». — Ничего не нашли?

— Ничего, — отозвался тот. — Если что-то и было, уже все сняли.

— Аркадий Николаевич, — в гостиную заглянул эксперт-биолог. — А я вас жду. Пойдемте, хочу кое-что показать.

Волин, раздвинув толпу, вышел в коридор. Биолог указал ему на распахнутую дверь спальни:

— Сюда, пожалуйста.

Обстановка впечатляла. Импортный гарнитур, огромная кровать, шкафы с зеркальными дверями под самый потолок. На полу здоровенный ковер. Эксперт прошел в угол, отогнул край ковра. На светлом паркете отчетливо проступили бурые полосы.

— Я, разумеется, не стал проводить никаких анализов. — Биолог многозначительно улыбнулся. — Ведь постановления об экспертизе пока нет. Но могу с достаточной долей уверенности предположить, что это кровь.

— Судя по форме и расположению пятен, — вступил в разговор криминалист, — кровь просочилась через ковер. Ковер, конечно, замыли. Но, думаю, кое-что на нем мы все-таки сумеем обнаружить.

— Пятнам этим, — подхватил биолог, — от трех до четырех суток. Точнее смогу сказать позже.

— Мужская или женская кровь, определить сможете?

Биолог неопределенно качнул головой.

— Если бы пятна были свежие, не возникло бы вопросов, а так… Постараемся. А вообще-то хорошо бы подключить судмедэксперта.

— А группу?

— Ну, группа-то четвертая. Резус отрицательный, — ответил биолог и, не моргнув глазом, добавил: — Предположительно, естественно.

— Ну, естественно, — согласился Волин. — Хорошо. Работайте, я сейчас выпишу постановления. И сделайте соскоб для медиков. Я потом передам его в лабораторию.

— Конечно, — кивнул биолог.

Он вышел в коридор, позвал:

— Паша?

— Да, Аркадий Николаевич, — выглянул из гостиной оперативник.

— Подойди-ка сюда. — Волин достал из кейса необходимые бланки. Он всегда возил с собой несколько штук. Из предусмотрительности. — Значит, так. Поезжай сейчас на Ярославский вокзал. Вот тебе поручение о проведении следственно-розыскных мероприятий, бланк протокола обыска и постановление о выемке. — Он достал из нагрудного кармана пиджака сложенный вдвое лист. — Здесь номер ячейки и код. На вокзале возьмешь пару ребят из линейного, подберите понятых и вскройте ячейку. Только приезжих не берите. С ними потом хлопот не оберешься. Лучше москвичей. Все понял?

— Не дурак, чай, — пожал плечами оперативник. — А что в ячейке?

— Два телефона.

— В смысле?

— Два сотовых телефона. «Эриксон» и «Моторола». Возьмешь эти телефоны — и в лабораторию. Пусть их вскроют и «пробьют» номера. Выясни, в какой компании они зарегистрированы, и установи фамилию человека, подписавшего договор на обслуживание. Все понял?

— Понял, — кивнул Паша. — Жаль, Амира нет. У него знакомый в «Би-Лайне» сидит. Он бы мигом все организовал.

— Ну, нет Амира, — развел руками Волин. — Где ж его взять. Давай поезжай.

Волин направился в кухню. От природы он не был завистливым человеком, но, глядя на обстановку в квартире Скобцова, пожалел, что стал следователем, а не банкиром.

— Аркадий Николаевич! — обрадовался ему Русницкий. — Ну, что там со Скобцовым?

— Нормально все со Скобцовым, — отмахнулся Волин, наблюдая за тем, как эксперт-химик возится с металлическим ящичком, в котором колбы, пробирки, какие-то реактивы в маленьких бутылочках.

— Что-нибудь интересное рассказал? — поинтересовался лейтенант.

— Много чего. Потом поговорим. У вас-то как?

— Есть кое-что. — Химик выпрямился, индифферентно посмотрел на следователя. — В продуктах ничего не нашли, а вот на стенках перечницы обнаружены следы феназепама, на стенке кофейной банки — амитриптилина. В сахарнице и солонке — смеси феназепама и финлепсина. Феназепам и финлепсин — транквилизаторы. Амитриптилин — антидепрессант с сильновыраженным седативным эффектом. Судя по всему — таблетки, перемолотые в порошок. Раскладки по химическому составу дам в заключении.

Волин кивнул:

— При помощи этих препаратов можно надежно усыпить человека, скажем, часов на пять-шесть? При этом вынести его из квартиры так, чтобы он этого не почувствовал?

Эксперт пожал плечами:

— Все зависит от толерантности… Проще говоря, от переносимости человеком данных препаратов. Ну, и от доз, разумеется.

— Допустим, человек не употребляет антидепрессанты и транквилизаторы. Постоянно, я имею в виду.

— Если принять во внимание, что концентрация препаратов в сахарной и кофейной пыли достаточно высока… Скажем так, пары кружек кофе с тремя ложечками сахара в каждой будет вполне достаточно. Но учтите, что человек вечером еще и ужинает. В пище наверняка присутствовала соль, содержащая ту же смесь, а иногда и перец. — Эксперт развел руками. — Выводы делайте сами. Кстати, если этот человек и проснется, то всего на несколько секунд, а утром даже не вспомнит, что просыпался.

Волин кивнул:

— А эти препараты не изменят вкус пищи?

— Феназепам и финлепсин вообще не имеют ярко выраженного вкуса. Амитриптилин горький. Но хороший, крепкий кофе горчит сам по себе. Так что… Судя по концентрации, горечь должна была ощущаться, но не слишком сильно. Ее вполне могли принять за крепость кофе. Кстати, горьковатый привкус достаточно легко снимается, если добавить лишнюю ложечку сахара.

— Спасибо. Это я и хотел знать.

— Думаете, Скобцова усыпляли? — спросил Русницкий.

— Георгий, ну не сам же он себе эту дрянь в еду подмешивал. — Волин вновь повернулся к эксперту: — А как долго вырабатывается привыкание к этим препаратам?

— Трудно сказать наверняка, — отреагировал тот, колдуя над своими реактивами. — Зависит от индивидуальных особенностей организма. В среднем — месяца полтора-два.

— Так я и думал. — Волин огляделся. Кухонный стол занят химиком, зато рабочий свободен. — Георгий, я пока оформлю постановления, а ты пройдись по соседям. Меня интересует ночь с двадцатого на двадцать первое. Отрезок времени — с часу до трех. И в соседний дом сходи. Опроси жильцов, окна которых выходят во двор.

— А соседка? Анна Михайловна?

— Я у нее уже был. Она слепа, как крот. — Волин пристроился за столом, достал из кейса бланки. — Давай, действуй.

Давно известно, бумажная часть работы следователя съедает семьдесят процентов времени. Заключения, сообщения, извещения, постановления, протоколы, повестки, запросы, ордера — тонны документов. Полученные в ходе следствия показания и улики нужно регистрировать и приобщать к делу, иначе для суда это будут никакие не доказательства, а так, гора никчемного мусора. Если бы все было как в кино: узнал про, тайно проник в, отыскал там, забрал из, пришел к, ухватил за, притащил в камеру — и расслабляйся. Только вот в реальности с подобными методами у следователя гораздо больше шансов оказаться за решеткой, чем у преступника. Такие дела. Об этом и думал Волин, заполняя бумаги.