Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Флоренс Найтингейл считала, что «для британской гордости хорошо» сравнивать титаническое прошлое с нынешней деградацией. Она задумывалась, не превратятся ли англичане «снова в пиктов, как египтяне превратились в арабов»[1078]. Возможно, какое-то нарушение природного или божественного закона приведет к краху.

В любом случае Египет представлял «мементо мори» для имперского величия и напоминал останки классического Рима. Он создавал образ проходящей славы так ярко, как переливчатые закаты солнца над Нилом.

Кромер не любил думать об упадке Британии, но признавал, что она не может бесконечно править Египтом. Никакие преимущества, которые он или его преемники дадут жителям, не остановят человека в тюрбане или феске от желания ухода человека в тропическом шлеме или цилиндре.

Кромер завершил свой двухтомный труд, апологию своего правления под названием «Современный Египет» (1908), цитируя опыт римского императора Феодосия. Последний обнаружил: «Даже самый мудрый и самый гуманный из принцев, если он другой национальности, соблюдает другие обычаи, исповедует другую религию, никогда не сможет завоевать сердца людей»[1079]. Он повторил это мнение в книге, сравнивая Римскую и Британскую империи, которые особенно походили друг на друга в том, что выбивались из колеи проконсулами, выступавшими за экспансию, и местным обслуживающим персоналом. Одновременно они находились в поиске «границ, которые можно защитить»[1080].

Да, Кромер настаивал, что Британии следует сохранить Индию в обозримом будущем, поскольку только ее правление дает единство среди религиозного, расового и лингвистического разнообразия. Но, как говорил он, обутый в стоптанные ботинки англосакс всегда стремится к двум имперским идеалам, являющимся взаиморазрушительными — «идеалу хорошего правительства, которое означает продолжение его собственного превосходства, и идеалу самоуправления, который означает полный или частичный отказ от своего главенствующего положения»[1081].

Но это противоречие едва ли могло пойти на пользу империи. А приобретение Гладстоном Египта, которое обидело Францию и оскорбило Германию, помогло ускорить международную схватку за другие африканские территории.

Джон Булль получит львиную долю. Но то, что европейские соперники смогли бросить вызов в Африке, означало: имперский подъем Великобритании находился под угрозой.

Со времени Американской и Французской революций, когда Королевский ВМФ стал править в мировом океане, Британия рассматривала мыс Доброй Надежды, как барбакан Африки — некий навес, обороняющий подъемный мост. Голубоватые гранитные стены Столовых гор — первый крепостной вал огромного эскарпа, который поднимается гигантскими ступенями к сухому вельду и снежным хребтам Драконовых гор.

Мыс защищал морской путь в Индию, Австралию и на Дальний Восток. Он был захвачен у голландцев во время Наполеоновских войн, до 1815 г. оставаясь стратегическим и коммерческим опорным пунктом. Для укрепления Капской колонии правительство Ливерпуля помогло эмиграции пяти тысяч поселенцев в 1820 г. Они сходили на прибрежный песок в заливе Алгоа с палатками, орудиями труда и коробками.

Это была разношерстная группа, в которую входили несколько элегантных горожан, чуть больше уважаемых фермеров и торговцев. Большинство составляли бледные ремесленники, рабочие с обветренными лицами, а также нищие и оборванцы, которых взяли из работного дома.

Все они составляли ядро еще одной британской колонии, хотя ее развитие оставалось проблематичным. Это происходило не потому, что африканцы значительно превышали британцев количественно, а из-за того, что вновь прибывшие составляли только одну восьмую от европейского населения Южной Африки.

Остальные были бурами (фермерами), потомками голландских пионеров, прибывших в XVII—XVIII вв. Они постепенно продвигались на восток, вдоль зеленой прибрежной долины. Буры сражались за владение землей, деморализовали готтентотов при помощи бренди и оспы, убивали бушменов, словно змей, охотились на имеющуюся в изобилии дичь, организовывали небольшие поселения и разбросанные по территории фермы. Многие африканеры были номадами — «переселенцами в фургонах». К ним относились кальвинисты, которые усаживали свои семьи в фургоны, запряженные волами, и шли за своими стадами.

Буры полагались на свои ружья и Библии, ели билтонг (вяленую говядину) и боккемс (соленую рыбу), сами шили одежду из звериных шкур и являлись самодостаточными во всем, кроме боеприпасов. На самом деле, их образ жизни мало отличался от образа готтентотского.

Готтентоты существовали в симбиозе со своим скотом и мазались его жиром и кишками. Буры мазали тела жиром, чтобы отгонять блох, а полы покрывали коровьим навозом, чтобы отгонять других паразитов. Они спали все вместе под накидками из звериных шкур, подобно африканцам в своих краалях. Мужчины вступали в свободные отношения с «рабынями и женщинами готтентотов». Так буры создали новую цветную расу (одна группа стала называться «бастарды»), одновременно настаивая на чистоте и превосходстве собственной.

Буры были очень жестоки к другим. Первая британская реформа состояла в отмене пыток и колесования. Однако, как выяснили новые правители, самым непокорным и не поддающимся воздействию сообществом на континенте являлось белое племя Южной Африки.

Британцы верили в превосходство белых, но не на тех условиях, которые удовлетворили бы африканеров. Они позволяли приток миссионеров и продвигали идея гуманитаризма, отвергали голландское уголовное право, сделали английский официальным языком и дали ограниченные права африканцам. Наконец в 1833 г. империя освободила рабов, которых в Капской колонии насчитывалось почти сорок тысяч. Но компенсацию выплачивали только в Лондоне.

Атака на то, что буры считали естественным порядком, привела к миграции тысяч из них через Оранжевую реку. Эту одиссею в дальнейшем драматизировали и назвали Великим Переселением. «Воортреккеры», естественно, утверждали, что цель их марша — завоевать свободу, а не поддерживать зависимость. На самом деле, сбрасывая британское ярмо, они заявляли, что действуют «по божественному импульсу»[1082].

Великое Переселение было исходом нескольких избранных людей в поисках «земли обетованной», так оно представлялось в бурской мифологии. Это была достаточно сильная вера, чтобы связать вместе бедных, разрозненных, вздорных и задиристых «воортреккеров» во время долгого путешествия в глубину континента.