Офицерский штрафбат. Искупление - Александр Пыльцын

В наступившем переломе, когда остальные танки, пытаясь развернуться, подставили борта и еще один из них оказался подбитым, а оставшиеся повернули назад, капитан подал сигнал на продолжение атаки. Немецкие танки покидали поле боя значительно быстрее, чем шли на нас. Жаль, не удалось бронебойщикам подбить хотя бы один из улепетывающих «тигров», хотя их кормовая броня уязвимее. Поднявшиеся штрафники с особой яростью добивали не успевших убежать фрицев. А Жора Сергеев и подбежавшие к нему бойцы подняли и разоружили немца, оказавшегося гауптманом, командиром танкового батальона. Не знаю, как он отличил офицера в группе вроде бы одинаково одетых немецких танкистов, однако ценный трофей добыл Сергеев! Пленного вскоре отправили в штаб батальона под конвоем бронебойщиков, подбивших танки и заслуживших тем самым награды и досрочное освобождение. И это была последняя серьезная на этом фланге попытка фашистов вернуть утраченные позиции. Больше они на это не решались.

А мы, развивая успех, преследовали отступающих еще километра два, захватили позиции их второго эшелона обороны близ города Сероцк и на этом остановились. Несколько менее значительных вылазок фрицев, видимо, прощупывавших нашу стойкость и готовность дальше вести бои, мы отразили на том уровне напряжения, которое возникло в начале атаки.

Через два дня нашу роту сменил стрелковый батальон, командир которого, майор, уж очень дотошно выспрашивал нашего ротного о контингенте воинов роты и совсем немного — о противнике. Видимо, они дальше наступать не собирались. Как и раньше, сделали за них это мы.

Итак, за эти трое суток боевых действий задача, поставленная нашей роте, была выполнена быстро и, как оказалось, с небольшими для такого результата потерями. Эту часть плацдарма мы восстановили и даже углубили на 2–3 километра. Естественно, что вывод нас из боя и отвод в тыл был расценен штрафниками как признание командующим 65-й армии генералом Батовым смелости, геройства и мужества бывших офицеров, достойных того, чтобы без ранений быть прощенными, восстановленными. Надеялись быть и награжденными, как в свое время у другого командарма, генерала Горбатова. Эхо Рогачевского похода и легендарного командарма, да и брестских реабилитаций без ранений по ходатайствам Бати-Осипова докатилось до этих дней, и те их решения считались теперь мерилом справедливого отношения к штрафникам-офицерам.

Когда проходили знакомые каменные подвалы, теперь уже занятые каким-то штабом или тылами сменившей нас части, командир роты приказал сделать здесь маленький привал-перекур. Я и некоторые офицеры подошли к подбитым немецким танкам еще раз посмотреть на них вблизи. Меня удивило, что в некоторых местах была разрушена не броня, а откололось только бетонное ее усиление, довольно толстое. Подумалось, что иссякает у Гитлера хваленая крупповская сталь, если и здесь уже не настоящая, а эрзац-броня.

Через много лет из технической военной литературы я узнал, что то был не простой бетон, а специальная цементообразная антимагнитная обмазка — циммерит, которая предохраняла броню от действия магнитных кумулятивных мин или гранат, которые из-за нее не удерживались на броне. Кроме того, эта довольно толстая обмазка намного уменьшала пробивную эффективность кумулятивных или подкалиберных бронебойных снарядов. Так что моя ирония насчет «крупповской стали» и эрзац-брони была, как теперь понимаю, следствием неведения.

Капитан наш снова построил роту, поблагодарил всех за образцовое выполнение боевой задачи. «А теперь споем?» — завершил он свое краткое выступление. Наш новый политработник, лейтенант Мирный, с артиллерийскими эмблемами на погонах и знаком «Гвардия» на гимнастерке, оказался довольно «свойским» и как-то сразу пришелся всем по душе. Оказалось, что этот политрук обладает еще сильным и звонким голосом. С первого шага (это считалось добрым знаком) он запел популярную тогда у артиллеристов песню «Марш артиллеристов»:

Как же вовремя подоспел этот лейтенант-артиллерист и именно с этим «Маршем артиллеристов»!С каким воодушевлением, несмотря на еще не затихшую, но уже не рядом, а все более удаляющуюся трескотню автоматов и пулеметов, пели штрафники охрипшими голосами всю дорогу, до самого КП батальона, как мне показалось вначале, даже совсем другую песню на мелодию того же марша! Штрафники, оказывается, уже давно переделали эту бодрящую дух песню на свой лад, переиначив слова. В конце этого не столь уж долгого пути, она, эта песня, уже звучала стройно, даже помогая чеканить по-строевому шаг.

Я не записал тогда эти новые слова, не смог потом вспомнить весь новый текст, но вот припев и один из запевов, кажется, запомнил:

И новый припев звучал совсем по-другому:

Этот вариант был популярным в батальоне даже после тяжелых боев и больших потерь, которые предстояло нам позже пережить на этом Наревском плацдарме. Он жил и в период подготовки к Висло-Одерской операции, передавался из «поколения в поколение» менявшихся штрафников.

Когда же наша рота, подтянувшаяся под эту удивительно бодрящую песню, дошла до штаба, капитан Матвиенко остановил строй у домика, где разместился комбат, и, подав, как положено по уставу, команду «смирно», пошел докладывать. Неожиданно долго тянулись минуты в ожидании. Вышел комбат Батурин невозмутимо-спокойным, за ним непривычно понуро шел наш ротный. Какое-то странное предчувствие охватило, наверное, каждого. Не подав команды «вольно» (а может, не заметив, что стояла рота не так уж «смирно», как положено), комбат закатил довольно длинную речь, полную казенных фраз и привычных лозунгов. Смысл его слов заключался в том, что он благодарит всех за выполнение боевой задачи. От командования 65-й армии и именем Родины он призывает всех послужить верой и правдой, не пожалеть и в дальнейшем сил своих на благо Отечества, выполнить новый приказ Отчизны ради грядущей победы… и т. д.

Ропот разочарования прокатился по шеренгам. Бойцы зашевелились, хотя команды «вольно» так и не последовало. Почувствовав недовольство в строю, Батурин быстро завершил свою речь постановкой задачи от имени командарма Батова на расширение еще и части правого фланга плацдарма, которое, дескать, нам достанется так же легко. Знал бы он, как «легко» (а может, и знал уже?) достанется нам эта новая задача.