Лестница грез. Одесситки - Ольга Приходченко

Жанночка сняла трубку:

– Оля, ты?

– Да, Жанночка, у меня неприятности на работе, скажи Лёне, меня посадят.

Женька вырвала трубку из моих рук:

– Ты что, сдурела такое нести, кому звонила?

– Подружке.

– Может, всё обойдётся, а ты всем сама растрезвонишь.

Первым в кабинет ворвался Лейбзон, за ним вся королевская рать. Он был весь на взводе: что ещё эта барышня отчебучила?

Эдельмана, обычно такого меланхоличного, словно подменили. Затараторил, мало того, что его склад и так пострадал от разрушения, так ещё и это горе, свалившееся на бедного еврея. Эта просвистушка, видно, пошла на сговор в Ильичёвске, одна или с шоферюгой. В общем, большая недостача, пустые ящики привезли. Он отказывается их принимать, пусть комиссия разбирается, милиция ищет виновных, дело возбудят. Товар выгружен отдельно.

Повисла тишина.

– Не такой уж ты, Эдельман, бедный еврей, не плачься, лучше подумай, как девчонку выручать будем, – Лейбзон подошёл ко мне, по-отечески положил руку на плечо. Я готова была на всё, но такого тёплого к себе отношения с его стороны не ожидала и разревелась окончательно. – Попробуем тебя отбить, хорошую характеристику напишем. Добросовестная, трудолюбивая, ни в чём раньше замечена не была. Может, и дадут какой-то срок, но условный. Доказать, что в Ильичёвске тебе не додали, нет никаких шансов. Ты же всё сама подписала. Так? Так. Будут давить на ваш сговор с водителем. Но ты же с ним не сговаривалась? Нет? Нет.

Тут водитель снова заголосил, что это всё она, безмозглая, а он только руль крутил.

– Заткнись, – обрезал его Лейбзон. – Я так думаю, пока мы у себя постараемся всё уладить. Бросим шапку по кругу в беде не оставим, а ты постепенно рассчитаешься. Так будет по-честному, или я не прав? Говори, что молчишь? Этот шофёр где-нибудь останавливался, ты его одного с товаром оставляла? Нет. Значит, его отпускаем, он ни при чём, а ты пиши расписку.

Какую? Я обвела своим зарёванным взглядом стоящих вокруг меня людей, из-за слёз мне показалось, что у всех у них глаза горят, как у волков вокруг обессиленной дичи. У меня всё внутри буквально клокотало. Вот скоты. На до успокоиться и подумать. Я же сама столько накладных на стеклянный бой им выписала, а вымышленных актов? Тогда я была хорошей, милой девочкой. А как случился со мной промах, все в сторону, знать тебя не знают. Никаких расписок, милицию вызывайте, сажайте, я ничего не воровала. Меня обманули, эти прохвосты. Я не оформлялась на работу экспедитором, а только сраным фактуристом. Я не материально ответственное лицо. Сидит эта Женька и голову от своих бумажек не отрывает. А сколько раз на день она сама с разными записочками от начальства бегает и бесплатно грузит товар к Алексею в машину. Я не сдамся, посмотрим ещё кто кого.

Слёзы у меня высохли. Всё стало как-то безразлично. Напрасно тычет мне Женька эту расписку Пока Леонид Павлович не подъедет, ничего подписывать не буду.

– Ой! – крикнула Женька, глядя в окно. – На ловца и зверь бежит Милиция уж подъехала.

Лейбзон мгновенно прильнул к окну.

– Это с нашего района, а ну все отсюда на у лицу. И ты с ними, с тобой потом решим. Тихо, слёзы утереть, без них обойдёмся. Вот нюх у легавых, не везёт тебе, девочка.

В дверях первым показался начальник ОБХСС, а следом мой дядька при полном при параде. Как я рванула к нему: Лёня! Я не виновата! Он, по-моему, первый раз после моих крестин обнял меня, поцеловал и усадил за собой.

– Николай Семенович, дядя Коля, я не виновата.

– Сейчас разберёмся, кто виноват и насколько, – начальник ОБХСС уселся за стол Лейбзона. – Так шо за шум, а драки нет?

– Вот это гости, какими судьбами! Мы всегда рады видеть вас, – залебезил Лейбзон. Он стоял посредине комнаты и крутился вокруг своей оси, протирая платком на огненно-красном лбу и такой же лысине крупные капли пота.

– Мы прибыли по вызову, от вас звонок поступил, с этого телефона, – начальник ОБХСС развернул аппарат к себе. – На вверенной нам территории произошло ЧП.

– Уважаемые гости, вы ошиблись, разве у нас кто-нибудь милицию вызывал? – Лейбзон уставился на Женьку Обычно бледная, она стала ещё бледней, даже рыжие веснушки побелели.

– Я вызывала! – теперь мне нечего было бояться, я, как школьница на уроке, даже руку подняла. – Все же кричали, что по мне тюрьма плачет за мои грешки, вот и предупредила, где меня искать.

От такого признания у Лейбзона рожица расцвела в обаятельной улыбке; все его кошачьи движения говорили, что он готов станцевать «семь сорок» от счастья. Пронесло…

– А вы кто ей будете, если не секрет? – обратился он к Леониду Павловичу.

Дядька мой побагровел и тихим голосом, от которого мороз по коже у всех пошёл, процедил сквозь зубы:

– Я представляться вам не собираюсь, а вот вы ответите на все интересующие нас вопросы.

– Какие вопросы, нет проблем, только людей отпущу и с вами продолжим, – Лейбзон явно сник, не ожидал такого поворота событий. Женька выскочила из кабинета и меня выпихнула, я увидела, как за дверью она лихорадочно рвет на мелкие кусочки ту самую бумажку которую мне хотели подсунуть подписать.

– Леонид Михайлович, так что же всё-таки случилось? От вас лично хочу услышать, – дядька добавил металла в голос.

– Так я ж сам ещё толком не знаю, что там произошло. Хозяйство какое большое, целый день на ногах, за всем сразу не уследишь. Сейчас всё выясним. Женя, зови сюда Милосскую!

Секретарша еле сдержала смех:

– Леонид Михайлович, Приходченко её фамилия, а Милосская… Ей такое прозвище наши грузчики придумали.

Где Гоголь, который хоть недолго, но жил в Одессе, со своим «Ревизором»? Немая сцена. У Лейбзона чуть глаза не повылазили из орбит.

– Как? – лицо посерело, покрылось испариной. Когда пришел в себя, с трудом выдавил: – Я даже её фамилию, видит бог, не знал, тогда всё понятно.

– Что натворила эта юная особа? – продолжал настаивать мой дядька. – Кому она подчиняется, хочу от них услышать!

– Да, сейчас. Женя, быстро Эдельмана сюда, нет, лучше Анну Павловну.

Николай Семёнович тем временем внима тельно рассматривал эти проклятые накладные. Затем развернул к себе телефон и приказал своим подчинённым, пока он здесь, на Хуторской, разбирается, немедленно выехать бригадой в Ильичёвск и опломбировать девятый склад.

Лейбзон психовал. Как он мог так лохануться, даже фамилией этой девчонки не поинтересовался. Знал бы, сразу смекнул, что к чему. А так голову ему заморочили, что директора племянница. А девчонка, если разобраться, сообразительная, опыта наберется – толк будет. Зря на нее кричал, но ведь если и журил, то по-отечески.

Хитрющий Эдельман долго отбрыкивался, упирался идти на ковёр. Поначалу вообще пытался всё вывернуть наизнанку. Да все это ерунда, какая недостача, какая сотня банок, всего две или три. И нет никаких к ребёнку вопросов, она под нашей опекой. Такая исполнительная и грамотная, всю отчётность щёлкает только так. Почему эту панику подняла, не представляет. И Анна Павловна относится к ней, как к родной дочери.