Земля наша велика и обильна... - Юрий Никитин

Лифт поднялся без помех, на площадке уже трое крепкихмужчин, все спрятались за выступом, чтобы их не усмотрели в глазок. Охранник именя оттащил в сторону, в этих современных домах, как нарочито для налетчиков,прямо на лестничной площадке настроены такие вот углы и ниши. Раньше я на такиеворчал, а сейчас подумал, что вот и пригодились…

Охранник что-то сказал за моей спиной, на площадку вышла, кмоему изумлению, девушка в короткой белой шубке нараспашку, похожая наСнегурочку, торопливо позвонила в квартиру с номером сто семнадцать. Выждалавсего пару секунд и позвонила снова: длинно, зло, не отрывая пальца от кнопки.

Сердце мое колотилось, как будто било в барабан войны, яедва-едва услышал мужской голос из-за двери:

– Кто там?

– Не бойтесь, не «Гербалайф», – ответила девушкараздраженно. – Вы что, перепились там все?.. Мою квартиру затопило!.. Дажена кухне льет, а в ванной так вообще…

После минутного молчания дверь отворилась, хмурый голоспроизнес:

– У нас сухо. Это у вас трубы прор…

Он охнул, девушка вбила его вовнутрь и ворвалась в комнату,а следом бегом промчались парни в добротных куртках. Я поспешил следом, замной торопились подъехавшие на другом лифте Лысенко и Лукошин.

Когда я вбежал в комнату, за столом сидели сам Вадим и двоеиз нашей партии, молодые ребята, ничем не выделяющиеся, я с трудом вспомнил ихимена: Валентин и Павел. На середине стола неизменная бутылка водки и триграненых стакана, две пустые аккуратно прислонены к батарее, на столе живописнорасположились селедочные хвосты и разгрызенные головы. Тарелки вытертыломтиками хлеба, так гласит этикет прошлого века, знаем. Все трое поднялиголовы, застыли, глядя в дула пистолетов.

Наши ребята не двигались, их дело – охранять меня, ясделал шаг, концентрируя взгляды всех на себе. Правда, телохранителипо-прежнему следят за Игнатьевым и его командой, я сказал с болью:

– Ну, здравствуй, Вадим.

Он смотрел на меня с неприкрытой яростью.

– Не могу сказать то же самое.

– Да? Верно, я здравствую тебе вопреки. Но вот Беловичпогиб.

Он мотнул головой.

– Я его не убивал. Вот помянуть решили, хороший былпарень.

– Я не о водке, кто убил?

– Несчастный случай.

– А ты ни при чем?

– Он не должен был идти на вашу квартиру, – сказал онсо злостью. Покосился на Валентина и Павла, те сидят рядом, не шевелились,потом Павел вздохнул и как бы нечаянно уронил руку под стол. – Это вашаквартира!.. Почему вы послали чужого человека? Доверие выказывали?

Он нервничал, на бледных щеках выступили красные пятна,передвинулись на скулы. Глаза то опускал, то снова смотрел с вызовом. Смерти небоится, это я чувствую, ему гадко, что убил друга, а задание не выполнил.И так опозорился. Хотя, возможно, это было не задание…

– Ты сам придумал? – спросил я.

Он зло усмехнулся.

– Если бы и не сам, думаете, сказал бы? Нет, в самом делесам. Но это не значит, что тысячи патриотов сейчас не мастерят бомбы, неподстерегают предателя с ножами, пистолетами, автоматами… а от выстрела изснайперской тебя, жидовская морда, не спасут эти мордовороты!

Он говорил с такой яростью, что казалось, сейчас бросится наменя и разорвет.

– Да будь я в самом деле жидом, – ответил я как можносдержанней, – но я действую в интересах России. А ты – китайскийагент или японский? Сам не знаешь. Только думаешь, что русский патриот, а насамом деле работаешь на Восток…

Павел вздохнул, начал выдвигать руку из-под стола.Я покосился на телохранителей, на него вроде бы не смотрят, но я ощутил,что все замечают, контролируют, готовы. Игнатьев начал говорить чуть громче,тоже заметил движение напарника, Павел выдернул руку с зажатой в ладонирукоятью пистолета. Прогремели три выстрела, голова Павла превратилась вокровавленную массу, откуда с силой хлынула кровь.

Игнатьев отшатнулся от безжизненного тела, глаза расширены,кровью забрызгало, залило плечо. Он даже не попытался подхватить пистолет,упавший ему прямо на колени. Я перевел дыхание, эти новые пули вместоаккуратных дырочек пробивают целые туннели, разламывают кости. К тому же всетрое выстрелили в голову, профессионалы.

– Где сейчас Дятлов? – спросил я.

– И его хочешь? – спросил Игнатьев зло. – Невыйдет.

– Следы ведут к нему, – сообщил я. Посмотрел наВалентина. – Может, ты скажешь, где сейчас Дятлов?

Валентин вздрогнул, посмотрел на обвисшее тело Павла, снована меня.

– Н-не знаю, – пролепетал он. – Не знаю.

Лицо Игнатьева чуть расслабилось, он даже перевел дыхание.Я покачал головой:

– Знаете оба. Ладно, здесь ты командуешь. Потому к тебе,Вадим, вопрос еще раз: где Дятлов?

– Пошел ты, жидовский прихвостень!

– Ага, значит, уже не жид, а только прихвостень, –сказал я. – Спасибо за повышение в звании… Или это понижение?

Я зашел чуть сбоку, вытащил пистолет, с горечью ощущаяв ладони его недобрую тяжесть, опустил ствол пистолета, чтобы ноги оказались налинии огня. Игнатьев оскалил зубы и покачал головой. Я нажал на спусковуюскобу. Руку тряхнуло, а колено Игнатьева подбросило. Он вскрикнул, обеимируками ухватился за место, куда ударила пуля. Между пальцев выступила темнаягустая кровь, потекла красными струями по ноге. Валентин задрожал и смотрел наменя умоляющими глазами, но сказать ничего не осмелился.

– Ты хуже чем жид, – прошипел Игнатьев сквозьзубы. – Они враги, а ты – прихвостень, шабес-гой. Ты мельче и гаже…

– Мне разбираться некогда, – ответил я, – дурак тыили китайско-японский шпион. Или засланный казачок из мусульманского мира.Сейчас ты враг, следующая пуля – в лоб. Или между ног. Где Дятлов?

– Жидовский прихвостень, – сказал он. – Грязь, окоторую жидовня вытрет ноги, когда пойдет к мировому господству!

Ствол моего пистолета поднялся чуть выше. Грянул выстрел.Вадим закричал, ладони соскользнули с залитого кровью колена и накрыли пах.В колене пламенела дыра с темными краями. Толчками била кровь. Вроде бы вкостях и суставах крови нет, но у китайского шпиона или русского дурака есть.

– Скажешь?

– Да здравствует Россия! – прохрипел он. – Дасгинут все жиды на свете…

Я поднял пистолет, спросил, не поворачивая головы:

– Согласны?

Дрожащий голос Лукошина проблеял за спиной:

– Да, но… лучше бы этого не видеть…

– Что скажут наши товарищи, – поддержал Лысенкоугрюмо. – Своих же соратников по партии…