Шехерезада - Энтони О'Нил

Бедуин вытаращил на него глаза.

— Калави, — деликатно подсказал Юсуф. — Разбойник, о котором кругом идут слухи.

Бедуин заморгал, даже конь его забеспокоился.

— Слышал о нем? — допытывался Юсуф. — Знаешь его?

— Мой народ не хочет слышать имя этого дьявола, да будут бесплодными его жены.

— Значит, он действительно существует?

— Это не мужчина, а злой дух, вместе со всем своим племенем, да провалятся их лагеря в глубину раскаленных песков. Если доживете до встречи, они станут последними, кого вы в жизни видели. Не ходите в Нефуд.

— А мы и не идем, — заверил Касым.

— Вам еда нужна, — продолжал бедуин, — а я почти ничем не могу, поделиться.

— Мы ничего не просим, — вставил Юсуф.

— Вот, — сказал бедуин, сняв с седла тощую заячью тушку. — Это подарок не мой, а Аллаха. Дал бы воды, да нам с аль-Наддави самим едва хватит.

— А колодцы? — спросил Касым, хватая добычу без каких-либо слов благодарности. — Есть тут еще колодцы?

— Всеми колодцами отсюда до пустыни Нефуд завладел дух. Нельзя ими пользоваться.

— Мы не идем в пустыню Нефуд.

— Там, откуда идете, самый ближний колодец — Фардж-аль-Ифрита, что означает «ведьмина дырка».

— Как бы мы его узнали?

— По сломанному вороту. Может, уже прошли мимо.

— Нет, — соврал Касым, — ничего подобного не видели.

— Значит, вам улыбнулся Аллах. Несколько дней назад туда свалился один человек из бану Килаб. Пройдет не один месяц, прежде чем оттуда можно будет пить воду.

Команда вновь отправилась в путь, а бедуин снял колпачок с сокола, готовя к полету. Птица уставилась путникам вслед остекленевшим взглядом, от которого содрогнулся бы авгур[69].

Сокольничий миражом маячил на горизонте, когда они вскоре остановились в тени сожженной солнцем столовой горы.

— У меня предчувствие, — объявил Касым и умолк, намекая на серьезность дальнейшего сообщения.

— У нас у всех предчувствие, — сказал Юсуф, имея в виду кишечное расстройство, поразившее команду после известия о трупе в колодце.

Касым его проигнорировал.

— Как там того бандита зовут?

— Калави.

— Ну ладно. — Он вновь помолчал. — Может быть, он и есть преступник, укравший сказительницу…

Остальные задумались.

— Сообразите, — предложил Касым, довольный всеобщим молчанием. — Послал нас в пустыню Нефуд, где сам прячется. Поджидает.

Как ни пугала подобная перспектива, Зилл старался сохранять оптимизм.

— Если так, мы должны храбро держаться, к чему, по-моему, вполне готовы.

— Я-то храбро держусь, — хмыкнул Касым, — да вот за тебя опасаюсь.

— По-моему, Калави не похититель, — возразил Юсуф.

— Да? — подозрительно глянул на него Касым. — Почему?

Юсуф старался не смотреть ему в глаза. Он понимал, что у Касыма вызвало раздражение сообщение, что найденный колодец, вопреки ожиданиям, не живительный источник. И в данный момент капитан особенно грозен и не допустит ошибочных выводов.

— Разбойники-бедуины так себя не ведут.

— Да? Можно подумать, ты хорошо знаком с бедуинами.

Юсуф пожал плечами.

— Разве бедуины никого раньше не похищали?

— Чтоб войти в такой город…

— В какой?

— Чтобы войти в многолюдный город вроде Багдада, — упорно твердил Юсуф, — привести в исполнение изощренный план… нужна немалая ловкость и хитрость.

— По-твоему, бедуины не хитрые?

— Не столь алчные.

— Это разбойники, а не имамы. Если в деле замешаны другие хитрецы, почему мы до сих пор никого не видим?

— Может быть, где-то вышла ошибка, — предположил Юсуф.

— Ты меня обвиняешь?

— Только предполагаю, что нас намеренно сбили с пути.

— Да? И кто же?

— Не могу сказать.

— Не имеешь понятия, — усмехнулся Касым. — Ни о чем вообще не имеешь понятия, только споришь и споришь, никогда ничего не доказывая.

— Сам подумай. Зачем разбойники посылают нас в такую даль, подвергая смертельной опасности, когда мы везем ценный выкуп?

— Затем, что ждут нашей смерти, — заявил Касым, считая ответ вполне очевидным. — Мы все погибнем, они возьмут выкуп и убьют сказительницу, полностью добившись желаемого.

— Мы уже потеряли часть выкупа. С каждым днем возрастает возможность еще чего-нибудь потерять. Какой смысл?

— Прямой, — уперся Касым — Есть пророчество, правда? Выживет только один из всех, на что они рассчитывают. Но это буду я. Сам с ними разберусь. Никого не боюсь. Что можешь возразить?

Юсуфа прошибла холодная дрожь — может быть, просто пот побежал по спине, или, скорей, возникла реакция на картину, вставшую как бы перед внезапно прозревшими глазами: усталая, пропыленная и больная команда с пересохшей пергаментной кожей, воспаленными опухшими глазами, всеми прочими признаками полного истощения. Пустыня оказалась для них более жестокой, чем море, сильно изменив мужчин даже внешне: загоревшая кожа Касыма побагровела, местами вздулась, зашелушилась, как от чумы; от жажды даже горб уменьшился, опал, как у верблюда; на небритой голове аскета взошла садовой травой седая растительность, подчеркнув его возраст; Зилл уже не казался юным мальчиком — смертельная усталость, пожалуй, впервые ослабила его вечный энтузиазм. Даниил был на краю гибели. Казалось, даже закаленный Маруф, много лет просидевший под солнцем на марсовой площадке, долго не протянет.

— Что можешь возразить? — обжег его взглядом Касым.

Юсуф с колоссальным усилием принудил себя взглянуть прямо в глаза капитану. Он увидел в них гнев, безумие, горячность, возможно, сулившие всем гибель, но в то же время понял, что настал единственный подходящий момент для отпора… для бунта. Однако, к стыду своему, не нашел в душе храбрости. Пока еще не разобрался в себе.

— Ничего, — бросил он. — Нет у меня никаких возражений.

Как ни странно, Касым был разочарован.

— Угу, — угрюмо буркнул он. — Ну… и ладно. — И повторил: — Ну и хорошо.

Последовало неловкое молчание.

— У нас последний голубь остался, — напомнил Зилл. — Аль-Рашид с царем Шахрияром ждут известия, что мы уже добрались до Батн-аль-Иблиса. Что у нас все в порядке.

—; Да? — подозрительно прищурился Касым. — У нас все в порядке?