Повешенный - Лина Вальх

– Мистер Белл, наша больница – образец правильности и профессионализма, – мужчина начал расхаживать из стороны с сторону, сцепив руки за спиной и кивая в такт каждому своему слову, – Мне бы не хотелось в завтрашнем выпуске читать об очередном инциденте с участием наших сотрудников. Надеюсь, вы понимаете мои опасения.

– Да, – Уилл согласно кивнул, выхватив короткую паузу в монологе начальника, чтобы наконец вставить и своё слово, – очень хорошо понимаю и…

– Я надеюсь, – прервал его Ридли, – что впредь подобной ситуации, как сегодня – больше не повторится. Приводите своих благодетелей к себе домой и там оперируйте. Уверен, вас обеспечили местом для… – он взмахнул в воздухе руками, словно пытался обрисовать то, что имеет в виду, – подобного рода деятельности. Мне не нужно, чтобы по моей больнице расхаживали вооружённые бандиты. Это вам ясно?

– Предельно.

Кивать и соглашаться. Порой работа ничем не отличалась от тюрьмы. Все те же правила и тот же подход. Чем меньше говоришь и споришь – тем больше шансов дожить до следующего утра. Иногда Уильяму это казалось парадоксальным, но он довольно быстро усвоил, что все приходит с опытом. Даже умение вовремя замолчать.

Низенький врач несколько раз огладил свой живот, затем похлопал себя по груди и причмокнул губами, как старушка, вспоминающая свои лучшие годы. Мистер Ридли смотрел на Уильяма, явно решая его судьбу, и еще два года назад Уилл бы занервничал и начал придумывать способы сохранить свою работу любым образом. Сейчас же Уильям не чувствовал ничего, думая о перспективах своего будущего. Все, чего Уильяму хотелось – лечь в кровать и спать несколько дней подряд, потом сытно поесть, послушать радио, сходить в кино и снова спать, пока ему и это не надоест, как всякое другое увлечение.

Он устал.

В худшем значении этой фразы.

Мистер Ридли громко хмыкнул, и звук этот больше был похож на низкий тяжелый кашель. Старший врач сунул руки в карманы, скрипнул каблуками по полу и развевающимся халатом начал удаляться, напоминая Уильяму помесь летучей мыши и гуся. У него даже были такие же маленькие красные лапки – новенькие лакированные ботинки и разваливающаяся походка идеально дополняли друг друга.

– Ах да.

Ридли остановился в другом конце коридора и, обернувшись, протрубил на последок:

– Мистер Белл, вы уволены!

Что ж, по крайней мере, теперь у Уильяма появилось лишнее время, чтобы дочитать наконец ту стопку книг, что уже второй месяц возвышалась на его прикроватном столике.

Длинные алые языки пламени взметались ввысь, жадно облизывая мечущееся в дыму апельсиновое небо и обгладывая обгоревшие кости деревьев, попадавшихся на пути всепожирающего пожара. Он аплодировал крикам людей хрустом ломающихся домов и агонией мечущихся в западне животных, медленно, но верно продвигаясь вперёд, обходя стороной небольшую опушку на границе еще не тронутого смертью леса.

Низкий покосившийся дом с давно проломившейся крышей стал невольным свидетелем царившего вокруг него безумия, молчаливо наблюдая за всем пустыми глазницами окон и тихо поскрипывая ставнями в такт резким порывам ветра, нещадно ударяясь об проломленные стены и подгоняя замедлившийся на подступах к дому пожар, который словно боялся подойти ближе и нарушить напряжённый покой двух фигур, замерших в тени строения.

Мужчина хмурился, глядя на стоящую перед ним девушку светлыми выцветшими глазами словно сквозь неё, и нервно поправлял колышущийся от порывов жаркого ветра плащ за спиной, бьющийся об ноги. Огонь шумел в ушах, и мужчина замотал головой, пытаясь избавиться от этого чувства, но оно стало лишь сильнее, добавившись к спутанным и захлёбывающимся в самих себе мыслям. Жар от остановившихся в паре шагов от них языков пламени усилился, похрустывая искрами в воздухе.

Мужчина с силой сжал хрупкую ладошку девушки в своей руке, небрежно смахнув выступившую на бледной коже кровь. Глаза слезились от дыма, а медленно бьющееся сердце будто бы разрывалось от отлетающих с пронзительным хрустом от деревьев щепок, что острыми иглами вонзались в него. Девушка задрожала и сделала шаг назад, даже не дрогнув, когда ее голых лодыжек коснулись обжигающе холодные языки пламени, и словно длинные костлявые руки начали тянуть к себе, стремясь забрать еще одну жертву на свой и без того ломившийся в эту ночь алтарь.

Рука сама по себе потянулась к девушке, но была остановлена холодным взглядом с пляшущими в нем чёртиками, доведшими до безумия жителей деревни, что сейчас своими криками прорезали спокойную ночную тишину и безмятежное спокойствие полей, пав невольными жертвами неосторожных слов, недосказанности между богами и сводящего с ума вихря буйствующих в экстазе вакханок из ближайшего храма, что в эту ночь принимал самого Диониса.

Дом неподалёку взорвался ярким сиянием, выплюнув сквозь свои пустые окна пышущий жаром воздух, а затем огонь стих, теперь уже как-то робко касаясь сухих, еще не тронутых пожаром стен полуразрушившегося дома, и не смея подступить еще ближе к девушке и непривычно хмурому мужчине. Где-то вдалеке в последний раз вскрикнула птица, прежде чем все погрузилось в мрачную давящую тишину.

Никто не смел нарушить повисшее молчание, словно это было той тонкой гранью, что отделяла этот мир от того, чтобы окончательно забыться и упасть в объятья всепожирающего пожара. Вся фигура мужчины выдавала плохо скрываемое им напряжение, плечи были опущены, и он немного неловко переступал с ноги на ногу, взметая в воздух устилавший землю тяжёлый пепел, что хлопьями, словно грязный горелый снег, оседал на его сандалиях и светлой коже. Он улыбался, бегая взглядом слепых глаз по тому, что находилось перед ним, улыбался натянуто, нервно, с едва уловимым безумием, что сопровождало его все последние годы. Мысли в голове метались, как стая диких загнанных в клетку птиц, сталкивающихся друг о друга, чтобы разлететься на несчётное количество острых осколков, что тут же вновь собирались воедино. И все начиналось заново.

Лёгкий порыв прохладного ветра и крепкие объятия ворвались в его мысли, как ураган, принося с собой тепло. Хрупкие девичьи ладошки и горячие слезы обжигали его кожу, оставляя после себя багровые обгорелые дорожки. Девушка дрожала, облачённая в короткий хитон, и крепко, будто бы в последний раз, прижималась к мужчине, словно ища в нем защиты. Низкий мужской голос что-то шептал девушке, крепко держа ее в своих объятьях, а огонь постепенно затихал, отступая все дальше к выжженному лысому лесу.

Губы мужчины почти невесомо касались покрытой пеплом кожи девушки, слизывая проступившие на ней солёные капельки пота и растирая сажу грязными разводами, и он морщился, ощущая на нежной потрескавшейся от огня поверхности губ покалывания от мелких, но острых как иглы солёных щепок, лезвиями прорезавших все, чего они касались. Сквозь сознание мужчины с громким треском прошла трещина, разделив образы в его голове на несовпадающие фрагменты, которые ему никак не удавалось собрать воедино, как бы мужчина не пытался. Кусочки то и дело перемешивались, стоило ему только соединить несколько из них в ясную картинку, и ярким калейдоскопом взрывались в его голове оранжевыми огнями.