От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920 - Дмитрий Ненюков

Тем не менее союзники признали Канина как хозяина Черноморского флота, а он объявил Покровского своим представителем в Одессе. Фактически, впрочем, Покровский располагал одной канонерской лодкой по имени «Кубанец» и несколькими маленькими казенными пароходами, на зато имел большой штаб, целое портовое управление в Одессе и Николаеве, которым, как всем украинским учреждениям, продолжалось из казначейства выдаваться жалованье. Так как материальные средства флота мне были не нужны, то я просто стал игнорировать флот адмирала Канина. Покровский меня не признавал, а сам он был не нужен. В скором времени обстоятельства, впрочем, переменились, но об них скажем в свое время.

На другой день по занятии Одессы ко мне явились несколько украинских начальников, как, например, начальник минной обороны контр-адмирал Фабрицкий, начальник службы связи (забыл фамилию), и заявили претензию, что мы их не пригласили к совместным действиям против петлюровцев. Один располагал двумястами человек, а другой – сотней. Меня эта претензия чрезвычайно позабавила. Люди сидели смирно, не показывая признака жизни, и выжидали окончания событий, чтобы явиться с претензией к той стороне, которая возьмет верх. Впоследствии, когда все гетманские высшие учреждения приказом Деникина влились в Добровольческую армию, они увеличили нашу бригаду на 3000 человек.

На другой же день после боя состоялись торжественные похороны погибших. Всех жертв с нашей стороны было четырнадцать. Отпевание совершал в соборе митрополит Платон, а на кладбище провожала большая толпа народа. Воинские почести отдавались конным взводом гетманцев, ротой добровольцев, ротой французов и взводом из двух орудий. Вслед за гробом следовали верхом Гришин-Алмазов, французский генерал и их штабы. Не знаю, сколько было убито петлюровцев, так как они увезли трупы в вагоне и похоронили на одной из железнодорожных станций.

После ухода петлюровцев жизнь начала понемногу входить в свое русло. Французы разместили свои войска в казармах, освободившихся после очищения города немцами. Эти последние, по соглашению с французским начальством, разместились по немецким крестьянским селам, которых было довольно много вокруг Одессы. Они держали себя смирно, в городе не показывались и ожидали отправки на родину. Должен сказать в похвалу немцам, что они и в революционном состоянии, управляемые советами, умели себя держать пристойно и не обижали население. За все время междуцарствия я видел только один раз перепалку между немцами и поляками, причем поляки, только что нарядившиеся в свои польские мундиры, задирали немцев.

Деятельность совета при Гришине-Алмазове протекала, главным образом, в изыскании средств для удовлетворения всех потребностей населения Одессы. Деньги были, так как они печатались тут же, но гораздо труднее было с доставкой всего нужного для города. Дрова нужно было доставлять по железной дороге из пункта, лежащего на расстоянии в 300 верст, мяса тоже не хватало, не было угля, керосину, бензину и сахару. Все это нужно было доставать или с враждебной территории, каковой была занятая петлюровцами Украйна, или из нейтральных государств, каковыми являлись Крым, Кубань, Дон и Грузия. Если бы не взятки, то Одесса была бы осуждена на голодную смерть, но с взятками оказалось возможным вывезти и провезти все, что нужно, из складов самых злейших врагов. Вначале заседания совета бывали каждый день, потом два раза в неделю и, наконец, только раз в неделю.

Должен сказать несколько слов об одесском Английском клубе, который имел свое собственное, очень обширное и удобное помещение. Когда я только что начал свою деятельность как начальник центра Добровольческой армии, генерал Леонтович мне усиленно советовал записаться членом в Английский клуб, мотивируя свой совет тем, что я могу там встречаться со всеми влиятельными людьми. Я последовал этому совету, но скоро убедился, что там бывают только бывшие люди.

В прежнее время там действительно собирались как чины высшей администрации, так и крупные помещики, фабриканты, финансисты и прочие большие буржуи. В то время клуб действительно имел и выявлял свое влияние. При немцах в нем царила мерзость запустения, но, когда появились французы, собрался небольшой кружок членов, который решил восстановить былое величие клуба. Был нанят великолепный повар и в председатели совета старшин выбрали бывшего донского атамана генерала графа Граббе, на прекрасный французский язык и такт которого возлагали большие надежды.

В первые же дни по прибытии французов в клубе состоялся большой обед в их честь. Присутствовало до ста человек. Обед был прекрасный, несмотря на обнаруживающуюся скудость в городе, и даже редкое в то время шампанское было в изобилии. Генерал Граббе произнес прочувствованную речь, умоляя союзников спасти Россию, но французский генерал в очень недвусмысленных выражениях ответил, что Россия должна спасти себя сама, а если она этого сделать не захочет, то и союзники ничем ей помочь не смогут.

Я сидел рядом с командиром одного из французских полков и старался убедить его, что французы должны всеми силами поддерживать Добровольческую армию как единственную реальную силу, способную одолеть большевизм. Он глубокомысленно слушал, но, как оказывается, думал об отпуске, в который уезжал через несколько дней. Так весь мой заряд и пропал даром. Обед закончился в несколько разочарованном настроении.

В противовес Английскому клубу, который держал хороший тон, действовала «Лондонская» гостиница, где собирался весь кутящий элемент. Здесь публика была более чем сомнительная: вечные аферисты, которых в Одессе было много, убежавшие из Москвы и Петрограда, бегущие от большевиков буржуи всех сортов и проч. Здесь рассказывали всякие самые невероятные политические и местные новости, тут бывали и скандальчики до рукоприкладства включительно.

Здесь был устроен обед от города, но более легкомысленного настроения. После обеда был артистический дивертисмент с весьма фривольными номерами, так что люди видавшие виды и те краснели.

Таким образом, французы в Одессе не нашли никакого центра, с которым они могли бы столковаться и на который смогли бы опереться. Гетман уже сошел со сцены. Русские шли все врозь, а петлюровцы очень немного разнились от большевиков, отличаясь от них только крайним украинским шовинизмом.

Была еще партия эсеров, о которой я уже говорил, предводимая идейно слепым Кулябкой-Корецким,[328] а практически евреем Каплуном. У меня был агент офицер, которому я приказал фиктивно примкнуть к партии, чтобы иметь все сведения, что там происходит. Перед приходом французов в Одессу Каплун устроил заседание, на котором решался тактический вопрос о том, как держаться относительно союзников. Фактически на совете говорил один Каплун. Он открыто объявил, что им от французов ждать нечего. Он рассказал про аудиенцию Кулябко у консула Энно, где тот совершенно определенно отнесся к социалистическим партиям, а затем сообщил о перевороте в Сибири, где с помощью союзников овладел властью адмирал Колчак. На совете было решено вести пропаганду во французских войсках в революционном духе и ни в какие соглашения с союзниками не вступать. Странные люди эти эсеры, они все время занимались только тем, что пакостили и направо и налево, и неизвестно чего хотели сами.