Арабо-израильские войны. 1956, 1967 - Шабтай Тевет

— Но господин полковник, он комвзвода, это же ответственность.

— Тогда брось его, Ципи.

— Бросить моего парня, господин полковник?

— Почему бы и нет? Я познакомлю тебя с тысячей парней из бригады, которые превосходят твоего парашютиста по всем статьям. Или ты из тех девиц, которые без ума от их пятнистой формы?

— Нет, господин полковник. Форма для меня ничего не значит.

— А может, тебя привлекает красный берет? Только не говори мне сейчас, что красный цвет лучше черного.

— Черный очень красив, — поспешила уверить командира Ципи.

— Или, по-твоему, рыжие ботинки парашютистов лучше наших черных?

— Вовсе нет! — воскликнула Ципи.

— Эх, Ципи. Такая хорошенькая девушка, как ты, с высшим образованием, начитанная, не может влюбиться в форму. — Ципи еще раз объяснила, что ее не привлекает ни форма, ни какие-то иные внешние атрибуты. Ее бой-фрэнд был отличным студентом и собирался стать врачом. Он записался в парашютисты, чтобы не отстать от друзей. — Отлично, Ципи, — сказал комбриг тоном Юпитера. — Первая любовь не всегда настоящая. Ты поумнеешь и влюбишься в танкиста. Я прав, Георгий?

— Так точно, господин полковник.

— И понимая это, — подытожил Шмуэль, остановив джип около лагеря парашютистов, — я разрешаю тебе выйти здесь. Увольнительная до 21.00.

— Благодарю вас, господин полковник, — улыбнулась Ципи.

Когда они подъехали к кибуцу, Георгий повел полковника к жилищу одного из поселенцев. Вся семья ожидала комбрига, все хотели видеть его. Отец, мать и трое детей ждали в гостиной. Они накрыли стол, уставив закусками, фруктами и чашками для кофе, как если бы полковник приехал к ним в гости на уик-энд. Электрический нагреватель уже включили, и в распоряжении Шмуэля было море горячей воды.

Пока полковник принимал душ, семейство ожидало в полном молчании, будто участвуя в некой церемонии. Он находился в ванной довольно долго, тщательно смывая пыль Негева, которой немало накопилось на нем за последние несколько дней. Когда Шмуэль вышел, он проверил знание детьми Библии, которую почти всю помнил наизусть, а затем сел обсудить вопросы обороны со старшими в семье. Он несколько раз уверил их, что, если начнется война, даже в том случае, если египтяне нападут первыми, она будет быстро перенесена на территорию врага. (Кибуц Цейлим находился рядом с границей сектора Газа, что означало: случись что, он окажется прямо на линии атаки египтян. Поселенцы ходили на работу с оружием.)

Вернувшись в трейлер, полковник Шмуэль принял решение. Он уговорил Ципи связать его с командиром дивизии. В телефонном разговоре он попросил генерала заменить майора Казея другим офицером разведки. Таль согласился и сказал, что на следующий день к комбригу явится подполковник Цвика.

Командующий всегда поддерживал командиров. Если командир плох, замени его, но пока он на посту, он облечен полным доверием своего начальника. Однажды начальник оперативного отдела из бригады Шмуэля попросил генерала Таля освободить его от занимаемой должности ввиду несовместимости его характера с характером комбрига. Командующий ответил: «Если бы полковник Шмуэль потребовал бы у меня заменить вас, я бы немедленно сделал это. Но ваше мнение относительно совместимости ваших характеров меня не интересует. Ваше дело ладить с полковником Шмуэлем, а не его».

— Но, господин генерал, я не могу с ним работать.

— Это дерзость. Как командир бригады он уполномочен решать, с кем ему работать.

— Но послушайте, генерал, разве человеческую натуру не следует принимать в расчет?

— Натура не имеет к армии никакого отношения. Здесь есть только приказы. Вы получаете приказ и вы его выполняете, вот и все. Армия не место для дебатов и не контора по подбору гармоничных пар. Возвращайтесь к работе. Только полковник Шмуэль сможет освободить вас от нее.

— Слушаюсь, господин генерал.

Полковник Шмуэль вел джип сквозь тьму. Впереди виднелись только красные огни машины сопровождения. Рядом с комбригом лежал автомат Томпсона; запасные магазины находились в пределах досягаемости. Ему не нравился Узи. Он считал, что калибр 9 мм маловат. Этой поездке в части предстояло стать последней перед началом войны[103].

Полковник Шмуэль родился в Вильно (сейчас Вильнюс), в Литве, в канун пасхи 1930 г. в семье обойщика и знатока Талмуда. Как считал отец, Божественное предначертание состоит не в явлении нового мессии верхом на белом ослике, а в обретении Израилем независимости. Когда Шмуэлю исполнилось три с половиной года, семья иммигрировала в Палестину и обосновалась в Иерусалиме. Отец открыл мебельный магазин, но дела шли неважно, и он вернулся к работе обойщика. Это было тяжелое время, вся семья — отец, мать, три дочери и три сына — жила в одной комнате. Чтобы содержать семью, мать пошла работать на металлургический завод, где в 1940 г. начали выпускать мины для нужд Британской армии.

Шмуэль вырос в атмосфере запретов и ограничений. Он постоянно сталкивался с вопросом, разрешено это или запрещено. Его отец требовал дисциплины, уважения и не терпел «никакой чепухи». В каком-то смысле это здорово помогло Шмуэлю подготовиться к службе в бронетанковых войсках Израиля. До шестнадцати лет он обучался в иешиве[104], где считался отличным учеником. Там ему привили педантичность, настойчивость в достижении цели и научили превозмогать усталость. Его учитель, равви Ядлер, завел обычай: каждый день в одно и то же время за десять минут до заката студенты принимались заниматься с удвоенным рвением. По сигналу голодные и утомленные мальчики преодолевали усталость и с энтузиазмом повторяли пройденное.

Одно время Шмуэль был ревностным почитателем Субботы. «Для арабов было бы лучше, если бы я возглавлял Зилотов субботы в Иерусалиме, чем командовал танковой бригадой», — как-то заметил он. Но однажды он состриг пейсы. Отец не ругал его, веря в максиму: «Лучше пусть грешат по невежеству, чем от знания». Отец умер за год до обретения Израилем независимости, когда Шмуэль уже стал активным членом Хаганы.

В тринадцать лет Шмуэль поступил на службу в молодежный отряд Хаганы. Теперь, двадцать четыре года спустя он думал о том, что предстоящая война станет для него третьей войной с Египтом.

Они приближались к расположениям батальонов, но вокруг стояла абсолютная тишина и темнота. Он испытал прилив гордости за то, какую дисциплину сумел установить в своей бригаде, и, повернувшись к офицеру по личному составу, проговорил:

— Такой народ как наш, Георгий, всегда должен быть готов к войне. Иначе погибнет.