Половина желтого солнца - Нгози Адичи Чимаманда

— Идти далеко, — заметил кто-то, а Хай-Тек расхохотался:

— Конфискуем чью-нибудь машину!

Смех его напомнил Угву, что Хай-Тек еще ребенок. Ему ведь всего тринадцать. Среди девятерых взрослых мужчин он выглядел нелепо. В тишине шаркали по асфальту резиновые шлепанцы. Двое шли босиком. Подождали немного, и, завидев пыльный «фольксваген — жук», встали поперек дороги. Машина остановилась, солдаты застучали по капоту:

— Вылезайте, чертовы штатские!

Мужчина за рулем смотрел сурово, давая понять, что запугать его не так просто. Жена заплакала, начала умолять:

— Пропустите нас, пожалуйста, мы ищем сына! Говорят, его видели в лагере беженцев.

— Машина нужна для боевой операции.

Женщина, сдвинув брови, всматривалась в лицо Хай-Тека. Подумала, наверное, что это может быть ее сын.

— Мы за вас жизнь отдаем, а вы раскатываете в свое удовольствие?

Женщину вытащили из машины. Муж ее вылез сам, встал рядом с автомобилем, зажав в кулаке ключ.

— Так нельзя. Вы не имеете права отбирать машину. У меня пропуск. Я правительственный работник.

Один из солдат ударил его по лицу, он покачнулся, солдат ударил еще раз, и еще, и еще, и он рухнул наземь, выронив ключ.

— Хватит! — крикнул Угву.

Другой солдат пощупал у пострадавшего пульс, убедился, что тот жив. Женщина склонилась над мужем, а солдаты набились в машину и покатили в бар.

Девушка за стойкой сказала, что пива нет.

— Точно? Или прячешь? Боишься, что не заплатим?

— Нет-нет, точно. Пива нет, — настаивала худощавая, с резкими чертами, неулыбчивая официантка.

— Мы разгромили врага! — не унимался солдат. — Пива нам сюда!

— Она же сказала, пива нет, — буркнул Угву. Наглость солдата злила его; это был тот самый, что бросил свою огбунигве и дал стрекача, когда враг был еще далеко. — Пусть принесет кай-кай.

Девушка подала местный джин и металлические стаканчики, и солдаты завели речь о нигерийских офицерах, о том, как после победы Биафры повесят за ноги Данджуму[91]и Говона. Хай-Тек сворачивал самокрутку. Бумага показалась Угву знакомой, он разобрал слово «повесть». Нет, не может быть…

— Что за бумага? — спросил он.

— Твоя книга. Первая страница. — Хай-Тек с ухмылкой протянул Угву косяк.

Угву не взял.

— Ты порвал мою книгу?

— Я вырвал только первую страницу. У меня бумага кончилась.

Угву закипел от гнева. Удар был быстрый, яростный, но Хай-Тек в последний миг увернулся, и Угву лишь слегка задел ему щеку. Угву опять замахнулся, но другие удержали его, оттащили прочь: подумаешь, книга — хлебни-ка еще джина!

— Извини, — промямлил Хай-Тек.

У Угву разболелась голова. Он глотал джин и наблюдал за остальными, смотрел, как движутся губы, изрыгая грязные шуточки, тщеславную похвальбу, солдатские байки. Вскоре и бар, и скамьи вокруг стола — все поплыло перед глазами. Официантка едва успевала менять бутылки; джин, должно быть, делали здесь же, на заднем дворе. Угву вышел на улицу по нужде, а потом прислонился к дереву, глотнул свежего воздуху. Он представил, будто снова сидит в палисаднике в Нсукке, глядя на лимонное дерево, на свою грядку с зеленью, на аккуратно подстриженные Джомо кусты. Из бара неслись громкие крики — должно быть, кто-то выиграл какой-нибудь дурацкий спор. Он устал от них от всех, устал воевать. Переступив порог бара, Угву замер. Официантка лежала навзничь на полу, один из солдат держал ее за плечи, покрывало на ней было задрано до пояса, ноги разведены широко-широко. Она всхлипывала: «Не надо — не надо — не надо». Между ног ее двигался Хай-Тек. Двигался резкими толчками, тощий зад казался темнее ног. Солдаты подзадоривали:

— Ну же, Хай-Тек! Выпускай заряд!

Хай-Тек со стоном повалился на девушку. Другой солдат оттащил его прочь и взялся за ширинку, но кто — то остановил его:

— Нет! Теперь очередь Меткого Глаза!

Стоявший в дверях Угву попятился.

— Ujo abiala о![92] Меткий Глаз трусит!

Угву, передернув плечами, шагнул вперед.

— Это я-то трушу? — презрительно бросил он. — Просто не люблю чужие объедки, вот и все.

— Еда еще свежая!

— Меткий Глаз, ты разве не мужчина?

Девушка лежала на полу неподвижно. Угву спустил брюки и сам удивился, что уже готов к действию. Когда он вошел в нее, внутри у нее было сухо и туго. Угву не видел ничего вокруг — ни ее лица, ни державшего ее за плечи солдата; быстрые движения — и разрядка: облегчение и отвращение к себе. Под аплодисменты солдат он застегнул ширинку. Наконец он решился взглянуть на девушку. Та смотрела ему прямо в глаза спокойным, ненавидящим взглядом.

Операции следовали одна за другой. Временами Угву сковывал страх, леденил душу. Он мысленно пытался отделить разум от тела, когда лежал в окопе, припав к земле, наслаждаясь близостью к ней. Треск пулеметов, крики, запах смерти, взрывы отовсюду — все было где-то далеко. Но когда возвращались в лагерь, голова Угву становилась ясной: он хорошо помнил солдата, стиснувшего обеими руками вспоротый живот, чтобы не выпали кишки, и другого, который прошептал что — то о сыне и затих. И после каждой операции Угву глядел на все как в первый раз. Ежедневная порция гарри казалась чудом. Он снова и снова перечитывал одни и те же страницы книги. Дотрагивался до своей кожи и представлял, как она разлагается после его смерти.

Однажды командирский джип привез в лагерь тощего связанного козла — его реквизировали у местного жителя. Козел жалобно блеял, а вокруг толпились солдаты, радуясь в предвкушении мяса. Двое солдат зарезали козла, разожгли костер, а как только поджарилось накромсанное крупными кусками мясо, командир приказал все отнести в штаб. Он долго глядел в миску, проверяя, все ли на месте: ноги, голова, яйца. Потом из деревни пришли две женщины и их отвели в штаб: много позже, когда они уходили, солдаты швыряли им вслед камни. В ту ночь Угву приснилось, будто командир половину туши отдал солдатам и они съели все без остатка, с костями.

Разбудило его радио и плач Хай-Тека. Умуахия пала. Столица Биафры сдана. Кто-то из солдат всплеснул руками; «А все этот козел, дурной знак! Все пропало, мы отступаем!» Остальные сникли. Даже слова командира о секретном плане контратаки, чтобы отвоевать Умуахию, никого не ободрили. Зато порадовала новость о приезде Его Превосходительства. Солдаты вымели двор, выстирали одежду, расселись на скамейках в ожидании. Когда в лагерь въехала колонна джипов и «понтиаков», все встали с мест и отдали честь.

Угву салютовал вяло — ему не было дела ни до Его Превосходительства, ни до командира, ни до офицеров с их самодовольными ухмылками и неуважением к солдатам. Но капитаном по фамилии Охаэто, сдержанным и собранным, Угву восхищался. И однажды, оказавшись рядом с Охаэто в окопе, Угву решил продемонстрировать ему свою храбрость. В окопе было сухо, он кишел не пауками, а муравьями. По треску орудий и грохоту снарядов Угву понимал, что враг приближается, но точно определить мешала темнота. Угву очень хотелось блеснуть перед капитаном Охаэто; вот досада, что так темно! Угву уже готовился соединить провода, но что-то просвистело над самым ухом, и в тот же миг жгучая боль опалила спину. Капитан Охаэто превратился в кровавую кашу. Угву почувствовал, как его, беспомощного, безвольного, выбросило из окопа, а когда он приземлился, то потерял сознание от боли, пронзавшей все тело.