Сын менестреля. Грейси Линдсей - Арчибальд Джозеф Кронин

его любовью. — Вы так добры ко мне, миленький дядюшка, и я так счастлива снова быть с вами. Неужели и вправду я пропадала семь лет? Жизнь моя начинается вновь…

Когда Дэниел отправился в студию, Грейси отдыхала у себя в комнате (даром что отрицала, будто путешествие утомило ее) и уже далеко за полдень забылась легким сном. Но вечером в доме зазвучали голоса, они и заставили ее спуститься вниз.

Отдохнувшая, в легком длинном платье с кружевами вокруг шеи, Грейси явилась в гостиную, где у камина, на котором теперь стоял горшок с болиголовом, вели свои еженедельные сражения в шашки Дэниел и аптекарь Хэй.

Грейси улыбнулась, поприветствовала фармацевта, потом села на вращающийся табурет у пианино, чтобы следить за партией. Каким-то образом ее присутствие, казалось, изменило атмосферу чинной шотландской гостиной с внушительным красным деревом, обивкой из конского волоса, стадами хайлендского скота, спускающегося по темно-бордовым стенам, сделало ее ярче.

Для Дэниела вся комната стала светлее, уютнее. Время от времени он поглядывал на племянницу с затаенной радостью, ничуть не беспокоясь о том, что проигрывает. Не выдержав, он попросил:

— Грейси, сыграй что-нибудь.

— Я уже отбилась от музыки, — весело отозвалась Грейси, переходя на местный говор. — Да и мистер Хэй не хочет, чтобы я играла.

— Я не обращаю внимания на то, что вы делаете, — вставил аптекарь с присущей ему бестактностью.

— Что ж, тогда я сыграю, — улыбнулась Грейси.

Она крутанулась на табурете, подняла крышку пианино, задумалась на миг, потом заиграла.

Пианино было знатное: ее брат Том сделал Кейт великолепный свадебный подарок, который та со всей страстью собственницы не скупилась держать настроенным. Она добилась особой — за полцены — приватной договоренности со слепым настройщиком из музыкальной школы на Хай-стрит. А игра Грейси была достойна такого инструмента: мисс Гилкрист, преподавательница музыки в академии, не напрасно тратила на нее время. Грейси исполнила один из экспромтов Шуберта. Это было прекрасно.

Снаружи свет мерк, и в открытое окно из садика Дэниела доносился смешанный аромат моховых роз и свежескошенной травы. Фигуре Грейси, стройной и маленькой, была свойственна странная беззащитность. Ее бледная, почти светящаяся на фоне черного платья шея, хрупкие кисти, само движение ее пальцев были полны какого-то тонкого, взыскательного очарования.

Дэниел чувствовал, как переполняется его сердце, когда он смотрел на нее. Даже Хэй был тронут. Вытянув длинные ноги и не сводя язвительного взгляда с потолка, он с притворным безразличием выстукивал такт на шашечной доске.

От Шуберта Грейси почти непроизвольно перешла на старинные шотландские мелодии, песни ее родной земли, потом вдруг, бросив взгляд на Дэниела, начала песню, которую тот особенно любил. Песня, понятное дело, священная: «И у города того нужды нет в свете».

Подавшись вперед, очарованный, Дэниел едва дышал. Голос Грейси, не сильный, зато наделенный почти птичьей чистотой, летел к нему, соединяя возвышенную мелодию с трогательными словами. И он становился уже не голосом Грейси, а ее духом, устремившимся наконец к доброте, возвышенной душой, рвущейся ввысь сквозь сети Земли. Неописуемо растроганный, Дэниел закрыл лицо ладонями, упиваясь радостным видением воссоединения Грейси с ее ребенком.

Песня закончилась, и, казалось, никто из троих не смел шевельнуться. Впрочем, почти сразу открылась дверь, вошла Кейт с вощеным фитилем в руке, которым она, опустив матовый шар люстры, зажгла газ. Тогда-то Дэниел и заметил, что щеки Грейси влажны от слез.

На следующей неделе, в среду днем, Дэниел проворно наводил порядок в студии, упаковывал свое фотографическое оборудование в коричневые чехлы, оживленно напевая что-то без слов себе под нос.

Впереди его ждал один из «больших дней». Предстояло фотографировать в академии классы начальной школы: дети ряд за рядом на скамейках на залитой солнцем пыльной игровой площадке с чисто вымытыми лицами, тревожными, широко раскрытыми глазами.

Бо́льшая часть деловой активности Дэниела приходилась на эти ежегодные групповые съемки. Он снимал в большинстве школ Ливенфорда, а помимо того, в обществе взаимной помощи «Чудаки», у масонов, в боулинг-клубе и множестве других, давным-давно учрежденных организаций, находящихся под эгидой городского совета.

Если где-то в Ливенфорде на каминной доске вы увидите фото внушительного сборища джентльменов в цилиндрах и леди с зонтиками в руках — скажем, на церемонии открытия водопроводной станции в Гаршейке или на вручении призов на ежегодной Выставке цветов, — можете быть уверены: где-то в уголке обрамления отыщется аккуратная небольшая надпись: «Дэниел Ниммо. Фотограф. Студия. Уэллхолл, Ливенфорд».

Уж поверьте, прибыли от этой работы было немного, но Дэниел искренне радовался ей, особенно когда представлялась возможность побыть на свежем воздухе среди детей. Там он был в своей стихии, счастливый и суетливый, всегдашний церемониймейстер с запасом безобидных шуточек, их он стеснялся пускать в ход среди взрослых, зато детей от них всегда необъяснимо разбирал смех. Такие маленькие триумфы во многом компенсировали ему взыскательную тоску портретных съемок в студии.

Дэниел уже заканчивал, когда легкое постукивание по стеклу входной двери заставило его круто обернуться. За дверью стояла Грейси, ее глаза весело сверкали, улыбающееся личико прижималось к стеклу. В следующее мгновение она уже была в студии.

— Не думала, что застану вас. Всю дорогу спешила. — Дышала она часто, одну руку прижимая к стройному боку, другой опираясь дяде на плечо.

— Дядя Дэн, я на сегодня свободна. Вы не могли бы… не обналичите мне этот маленький чек?

Он, несколько опешив, глянул на нее, заметив, как она разоделась: нарядный костюм, небольшая черная шляпка и вуаль. Потом бросил взгляд на чек, выписанный на очень скромную сумму 20 шиллингов.

— Ты куда-то собралась? — медленно спросил Дэниел.

Она рассмеялась дразнящим, заразительным смехом и, наклонившись, потянулась понюхать розу у него в петлице.

— Какой любопытный человечек! И какая миленькая розочка! Отличная у вас привычка каждый день носить что-нибудь из вашего садика. — Она замялась, потом торопливо сказала: — А вы не догадываетесь, куда я собралась, дядя Дэн?

Не столько от самих слов, сколько от тона, каким Грейси произнесла их, лоб Дэниела разгладился, взгляд потеплел. Шесть дней назад он отправил длинное письмо с объяснениями и расспросами Александру Лангу на ферму Метвен близ Перта. Пока еще ответа не было. Что могло быть естественнее, чем то, что Грейси захотела, не дожидаясь ответа, съездить в Перт и своими глазами убедиться, что готовит ей там судьба?

Так, во всяком случае, представлял себе ситуацию Дэниел, с готовностью шаря пальцами в правом кармане жилета. У него никогда не бывало при себе больше нескольких шиллингов, звякавших в кармане вместе с ключами, зато от Рождества до Рождества, чтобы сохранить достоинство, коли случай выпадет, он носил единственный