Шарко - Франк Тилье

Именно все эти возможно его и смущали. Мейер гнила в аду, Жак больше не болен, в пистолете Люси все пули на месте, а гильза, указанная в протоколе описания, была марки «Люгер» и никоим образом не могла указывать на Шарко или Энебель. Шарко ничего не оставил на волю случая, он даже запретил няне с ним разговаривать.

И это сводило Николя с ума. Он хотел побить Шарко на его же территории и искал любое доказательство: ключ с отпечатком, свидетеля, который даст слабину, бумаги или изобличающий факт, который подкрепит его находки.

И этот изобличающий факт – он знал, где его можно добыть. Режина Кодрон, жена Анатоля. Тетя Люси. Без сомнения, слабое звено всего дела. Смерть Рамиреса имела место через два месяца после кончины полицейского на пенсии. А значит, некое событие дало толчок к возобновлению расследования. Тетя обнаружила новую информацию, какую-то улику в вещах мужа? Или ей попалась пресловутая копия протоколов судебного заседания? И тогда она связалась с племянницей, чтобы та продолжила расследование, начатое в конце весны? Более чем вероятный сценарий.

Николя припарковался, заехав колесами на тротуар, и прошел по обрамленной цветами дорожке к дому. Вечер только начинался, и квартал дышал спокойствием и чистотой – прекрасное место, чтобы жить мирной жизнью, заниматься садом или готовить барбекю на террасе в окружении детей и внуков. Коп знал, что не может надеяться на такую жизнь. Слишком уж шатким было само его существование.

Он одернул пиджак и позвонил. Десять секунд спустя дверь отворилась, и показалось лицо – скорее цветущее. Николя представлял ее себе маленькой и толстой, а перед ним была женщина высокая и элегантная. Сжимая в руке набалдашник своей палки, она неподвижно стояла в дверном проеме.

– Я Николя Белланже, капитан полиции из Главного управления. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

– В связи с чем?

– В связи с серьезным расследованием, о котором все говорят. Жюльен Рамирес, Летиция Шарлан, тринадцать тел, найденные в Ивелине.

Ее лицо застыло, она чуть прикрыла дверь:

– Я могу увидеть ваше удостоверение?

– Я оставил его на работе. Послушайте, это совсем ненадолго. Мы многим обязаны настойчивости вашего мужа в его расследовании, и я хотел бы с вами это обсудить.

– Мой муж умер, оставьте меня в покое. Возвращайтесь с удостоверением и с бумагами, которые дают право на такого рода действия. Без этого я не буду отвечать ни на один вопрос.

Она попыталась закрыть дверь, но Николя удалось просунуть в щель ногу.

– Ну конечно, чего и следовало ожидать. Ведь это они попросили так говорить и не дать мне зайти, верно?

– Если вы немедленно не уберете ногу, я вызову полицию.

– Давайте. Позвоните племяннице.

Голубые глаза на мгновение блеснули, прежде чем Режина Кодрон взяла себя в руки. Она направилась к телефону и принялась набирать номер:

– Я вызываю полицию.

Николя отступил, подняв руки:

– Не стоит, я уже ухожу. Но я знаю, что произошло.

Он ожидал какой-нибудь реакции, бреши, в которую он мог бы проникнуть, но она вернулась, прихрамывая, и захлопнула дверь. Коп услышал, как запирается замок, и увидел, как шевельнулась занавеска на окне. Она наблюдала за ним изнутри, чтобы удостовериться, что он убрался. Старая грымза хорошо знала законы. Шарко и Энебель ей по буквам расписали, что делать: не паниковать, не отвечать ни на какие вопросы и выставить его вон. Те же инструкции, что и у няни.

Он сел в машину и подождал, пока не увидел, как исчезла тень за занавесками. Конечно же, она предупреждала их о его приезде. Тогда он рванул с места так, что завизжали шины: у него больше не было ни следа, ни хода. Эта женщина никогда не заговорит.

На шахматной доске Шарко был явно сильнее. Грозный игрок, но Николя и так всегда это знал. Любой вменяемый противник за два шага до мата отказался бы от дальнейшей борьбы. Однако Николя владело безумие Бобби Фишера, а вменяемым он давно уже не был. Он знал, что его визит выведет Шарко из себя и тот вполне может заявиться к нему и напомнить, что не стоит трогать его семью.

Но пока он ехал обратно, ему в голову пришла новая идея, наверно самая блистательная из всех.

Франк попрощался с Джаей и со вздохом закрыл за ней дверь. Он провожал филиппинку взглядом из окна гостиной, пока та не села в машину. Скрытая угроза витала над ним, над его семьей, могла затаиться на улице или в глубине сада. И у этой угрозы имелось лицо: Белланже. Он мог прятаться где угодно и выскочить, когда ему заблагорассудится. Коп обернулся к Люси, которая выходила из коридора с мобильником у уха. Она тоже выглядела более чем встревоженной.

– Николя приезжал сюда, – сказал он, когда она закончила разговор. – Но не для того, чтобы поговорить с нами, он знал, что нас нет дома. Нет, он искал Джаю. Он попытался задать ей вопросы, но, к счастью, она сделала, как я ей велел, и не впустила его.

Люси серьезно на него посмотрела:

– И не только Джаю. Это тетя звонила, Николя приехал к ней после восьми вечера, хотел расспросить о расследовании Анатоля. Она не дала ему войти и не стала разговаривать, но… он знает, Франк.

– Что? Что он знает?

– Что Анатоль мой дядя.

– Как он это узнал, черт?

– Представления не имею, я просто не понимаю. Мы об этом никогда не говорили, а тетя совершенно уверена: он все знал до того, как приехать к ней.

Их секрет трещал по швам. Франк посмотрел на близнецов в пижамах, сидящих на ковре. Как далеко Николя собирался зайти? Люси постаралась успокоить его, как могла, но ее слова звучали неубедительно.

– Будем держать удар, да? Пока никто ничего не говорит, Николя в тупике.

– Ты его не знаешь. Он не отступится. Только не он. Теперь, когда он в курсе, он начнет искать слабое место, а когда найдет, никто не знает, как он поступит. Придя сюда, он создал угрозу для моих сыновей. Я не могу позволить ему продолжать.

При виде лица своего почти мужа, его дрожащих рук, вздувшейся вены, перечеркнувшей лоб, Люси поняла, что он дошел до критической точки. Он балансировал на краю вулканического кратера и мог в любое мгновение качнуться не в ту сторону.

– Иди посмотри.

Она потянула его в спальню, и Шарко ощутил новый удар в живот. Его паровозик ждал на рельсах. Он весь сверкал. Лицо Франка просияло. Он присел на корточки, как ребенок, и своими толстыми неуклюжими пальцами зажег искорку, которая запустила крошечную форсунку.

Пупет прокашлялся, затрясся и, словно в первый раз, пошел на приступ дороги. Он был так счастлив бежать по рельсам между двумя тощими коровами, въезжать в туннель, снова торжественно появляться по другую сторону готовым пуститься на новый круг. Сердце Шарко раздалось от переполнявшего его волнения, он чувствовал, как подгибаются руки, которыми он упирался в пол, а его душа отца, ребенка, любовника разлетается на тысячу осколков.