Хроники Звёздного Народа - Инна Пакета

тебе закрыл. Есть ещё вопросы?

— Да. Можно оставить кресло в рабочем состоянии?

— Разумеется. Ори теперь член нашей семьи. Счастливого пути, Ори! Маленький подарок вам я всё-таки сделаю. Но об этом расскажет Визар. До свидания, Иван! Всё.

— Ну, что вы скажете, Ори?

— Суровая. Но я могу на неё только молиться!

— Я тоже. Встретимся вечером за ужином.

Надежда. Сердце забилось в груди. Она услышала своё сердце. Оно пело, пело, как солист в мощном хоре голосов радости, идущей от каждой клеточки её тела. Людям планеты понравилось её новое имя. Она стала замечать, что в их глазах появилось что-то новое, чего не было раньше. Какой-то глубинный смысл. О них уже нельзя было сказать — племя. Всё чаще и чаще проявляли они свою индивидуальность, своё видение вещей, событий и отношений. Снова преобразился посёлок. Там уже не было двух одинаковых домов. Некоторые перестроили свои дома заново, другие реконструировали старые. Всё чаще Надежда раздавала красные камушки. И, приходя к ней за камушками, люди уже не говорили, что придумали новую игру, а очень мудро обсуждали новую мысль, пришедшую в голову, как претворить её в жизнь, чтобы не обидеть Зею, какую помощь может оказать Зея, а какая нужна от Надежды. Её это радовало. И радовало то существо, которое жило внутри неё. Оно требовало к себе внимания. И она ласкала его, кормила тем, чего он хотел. Он больше всего любил, чтобы она с ним разговаривала. И она ему рассказала всё. Сначала о любви к его отцу, о том, какой его отец замечательный человек, и как она им гордится, и что никогда бы не хотела своим детям другого отца. Она рассказала ему, как красиво было брошено семя, из которого он растёт. Описала ему его бабушек и дедушек. Рассказала о битве и монстре, о Владыке, о погибшем капитане Ризо. Призналась, как она боялась, что он родится, а потом боялась, что он не родится. А он всегда слушал внимательно, а потом начинал бушевать, выражая эмоции и характер. Но эти приступы всегда несли только радость. Потом он затихал, ласково прижимался к ней, и она снова ласкала его, ощущая ни с чем не сравнимое щемящее радостное блаженство.

Каждый день Надежда ходила на утёс. Она просила Зею принять её сына, дать ему силы, просила о своём народе, сверяла свои поступки с её желаниями. И каждый раз находила новые рубины, но теперь эти камни были разной величины. И вскоре оказалось, что все взрослые жители планеты имеют такие камни и умеют ими правильно пользоваться.

И настал день, когда по посёлку прошли две высокие фигуры в серых плащах, их лица были закрыты. Все жители выскочили из своих домов. Сначала они хотели поприветствовать своих гостей, но не успевали это сделать. И вскоре весь поселок, даже дети бежали за ними, а странные фигуры шли прямо к пещере. Надежда и Мирракс их ждали. Они низко поклонились им. Мирракс протянул Матери свитки.

— Мать, я выполнил свою работу.

Она быстро их просмотрела и подала Надежде.

— Подпиши.

Ей не нужно было читать. Они много раз обсуждали с отцом каждое слово, каждую строчку и каждый абзац. Она взяла у отца его пишущий инструмент и на каждом листе написала: «РИГВЕДА». Мать собрала все листы в свиток и протянула их Мирраксу.

— Отдашь Зее, она до поры всё сохранит. — Она посмотрела ему в глаза. — Знаю. Ты ещё хочешь здесь побыть. Не могу лишить тебя такого удовольствия.

Мать улыбнулась благодарящему её Мирраксу и повернулась к Надежде.

— Ну, Ванда, настал твой звёздный час. Ты победила, девочка моя, твоё дитя — совершенство. Дед, только ты можешь первым взять этого ребёнка.

Мать оглянулась. И толпа отодвинулась под её властным взглядом, вдруг открывшегося им. Они не поняли ни одного слова. Все, кто стоял в кругу, говорили на незнакомом языке. Но их не прогоняли, а любопытство не позволяло им уйти. Они не понимали, но зато всё видели. Расчистив место, Мать строго сказала:

— Оза!

На лужайке растелился белоснежный ковёр. А Надежда оказалась в одной крохотной распашонке, с огромным животом. Она легла на ковёр и положила руки на живот.

Люди стояли молча. Их не смущала её нагота. Они носили одежду, чтобы беречь и украшать тело, а не прятать его. Все знали, что Надежда беременна, нельзя было спрятать столь изящной женщине такой живот. Они не могли объяснить, как это случилось, терялись в догадках, но факт был налицо. Значит, пришло время рожать.

Владыка подошёл к ней. И снова она услышала знакомую фразу:

— Открой глаза. Ты должна это видеть.

Он протянул руки, и из живота, не оставив на нём никакого следа, выскочил огромный младенец прямо в руки Владыки. Надежда вскочила, словно что-то её подняло с земли. Оза снова одела её. Но она этого не видела. Она не сводила глаз с прекрасного ребёнка, окружённого сиянием. А тот прижался к Владыке, обнял его своими ручонками, потом соскочил на землю и низко ему поклонился.

— Здравствуй, прапрадедушка! Благодарю тебя.

Потом он поздоровался с бабушкой и дедушкой. Те были менее сдержаны, чем Владыка. Они тискали его и бросали в воздух. Он громко визжал и хохотал. Когда они выпустили его из своих рук, малыш лёг на землю, расправился маленьким крестиком и ласково сказал:

— Здравствуй, Зея. Спасибо тебе за всё. Я буду любить тебя как свою маму.

Он встал и, наконец, подошёл к Надежде, которая никак не могла прийти в себя. Он взял её за руку и потянул вниз. Она присела, и их глаза встретились. На неё смотрели сияющие тёмно-синие глаза Ивана. Она всхлипнула и обняла это маленькое чудо и прошептала:

— Мальчик мой, я испугалась. Ты такой большой.

— Но, мама, ты забываешь, что мне почти три года.

Все рассмеялись. Она подхватила его на руки и, прижимая к себе, начала кружиться по поляне. Люди кружились и радовались вместе с ней. А потом начали расходиться, деликатно оставляя их наедине со своим счастьем. Когда они совсем остались одни, младенец заявил:

— Пусть люди ломают себе голову о непорочном зачатии. Я, правда, не вижу ничего порочного в том, чтобы родить новую жизнь. Вы мне скажете, где мой отец?

Ванда опустила голову, а Надежда её подняла.

— Ты скоро его увидишь. Я на это надеюсь.

— А как я его узнаю?

— Узнаешь, узнаешь, маленький болтун, — сказала бабушка и звонко шлёпнула его по попке.

— Ой! — крикнул ребенок. — Больно ведь! Ещё имя не дали, а уже бьют.