Чернолунье - Дарья Шварц

Дай стиснул зубы и выдернул из плеча остаток кинжала. Новый поток крови хлынул на размокшие бинты и одежду. Юноша сдавлено заскулил.

Ему было так больно и паршиво, что он больше не мог передвигать потяжелевшими ногами и сполз спиной по грязной кирпичной стене дома. Там, за высокими окнами, горел бледный жёлтый свет. Дай невидящими глазами смотрел на него и мечтал сейчас оказаться не здесь, в тухлой холодной подворотне среди гор мусора, а дома, в ярком тёплом замке, в своей комнате на слишком мягкой постели.

Да. Дай ненавидел Орден теней, Совет, аристократов, порядки и устои, пропитавшие Замок, но это был его дом. Единственный дом. Приходя туда, Дай снова возвращался в своё болезненное, отвратительное, но такое дорогое и любимое прошлое. И не мог перестать это делать. Ему казалось, что если он прекратит каждый раз напоминать себе о том, что произошло и что он сделал, то потеряет себя и свой смысл жить. Ведь всё, что Дай делал, он делал только с одной мыслью о ней.

И куда это его привело…

Почему он здесь? Кому это надо? Сидел бы себе припеваючи в замке. Зачем он решил докопаться до истины? Зачем влез в дела Регула? Зачем пошёл искать камень? Зачем убил революционеров?

Если бы он этого не сделал, никогда бы не стал «тенью», никогда бы не кинулся за камнем ради крохотной надежды, не служил бы Совету, не рисковал жизнью из-за секты, не искал бы глупой правды, не жаждал бы свободы….

Даймонд никогда и не задумывался о ней, пока не потерял. Он рос в замке, подобно цветку: в прекрасном саду с иллюзией утопии. Был приёмным сыном и наследником аристократа с громкой фамилией, ему готовилось светлое будущее в роскоши и комфорте. Он бы стал послом, как Бертрам Леруш, и никогда бы и не узнал, что тот был главой Ордена теней, никогда бы не почувствовал эту острую, тупую, жгучую, жестокую физическую боль и страшную, разрывающую на части, боль потерь.

Тогда он не был заложником Замка.

Настоящей птицей, рожденной в клетке, была она. Это принцесса никогда не видела мира за стенами, никогда не чувствовала ни голода, ни холода, ни боли, ни лишений, ни страха смерти, но и любви не чувствовала и страдала от этих тепличных условий больше, чем кто-либо. Это её мечтой была свобода. Она хотела жить! Хотела чувствовать!

И в какой же момент её мечта, как холера, передалась Даю? Когда он присвоил её мечту? В момент её смерти? Или ещё раньше…

А может, это было её предсмертное проклятие.

– Почему я выжил? – сипло спросил Дай неизвестно у кого. – Я должен был погибнуть в тот день. Не ты. Зачем ты спасла меня, а теперь преследуешь во снах и наяву?

Дай почувствовал, как что-то тёплое скатилось по его щеке, размывая засохшую кровь. Слёзы.

Если бы он тогда умер – ничего бы из этого не случилось. Он бы сейчас не подыхал медленно и мучительно в паршивых трущобах, не жалел бы, что выжил, не мучился бы совестью. Ведь он никогда не хотел убивать людей.

Губы его дрогнули, то ли от озноба, то ли от нервов. Он ссутулился и, задрожав всем телом, тихо, болезненно всхлипнул.

Никчемный. Он ничего не добился своей глупой местью, только хуже сделал. Никому не помог.

Трусливый. Даже сейчас боится умереть и цепляется за обрывки ускользающего сознания, бредит.

Жалкий. Больше не может, не хочет продолжать. Ему хочется домой, в тепло, в то время, когда жива была принцесса. Он так устал. Устал быть в Ордене, устал притворяться сильным, устал рисковать, устал от мук совести. Он отнял жизнь принцессы. Он отнимал жизни у ещё многих людей.

Убийство – страшнейший из грехов.

Из легких снежинок образуется тяжёлый сугроб, и точно так же из малых грехов образуется груз, тянущий вниз.

– И почему я никак не умру? – без голоса сказал Дай, уже не чувствуя боли в плече, не чувствуя пальцев рук и даже холода кирпичей мостовой, на которую упал, но чувствуя горячие слёзы, текущие по щекам, сползающие в рот и в уши. – Почему ты покинула меня? – хрипло, спросил он, обхватив себя руками за плечи. – Почему ушла так рано? Мне так больно и страшно…ничего не вижу… Неужели это конец?

Дай сжался в комочек, подтянув колени к груди, прокусил нижнюю губу и закричал срывающимся голосом так жалко и по-детски, что было мочи:

– Пожалей меня, Лиииииияяяяя!

Глава 11. Монстр

Топот грохочущим эхом разносился по пустым коридорам замка. Но частое и громкое обрывистое дыхание было единственным, что слышал мальчик. Он бежал. Бежал что есть мочи в сад к проклятущему старому дубу.

Холодный предрассветный воздух раскалял легкие. Мальчику было больно дышать. Он спотыкался на ступенях, падал, но, сдерживая слёзы, вскакивал на ноги и продолжал нестись к заднему выходу, раздирал колени и руки в кровь, но совсем не ощущал этой саднящей боли. Он чувствовал другую боль: тревожную, заставляющую сердце ёкнуть от страха не за себя, за другого…

Толкнув тяжёлые двери, он выскочил наружу. Обеспокоенные серо-голубые глаза заметались по округе, цепляясь за деревья и кусты, окутанные холодной сизой дымкой. Из приоткрытых губ вырвалось облачко пара. Холодно.

Определив нужное направление, мальчик побежал налево, туда, где деревьев становилось меньше, ведь огромный дуб высасывал из почвы все соки, и небольшие деревца там просто не выживали, а потому и вовсе перестали расти.

Приблизившись к величественному гиганту с мощным стволом и раскидистой кроной, мальчишка встал как вкопанный. То ли от привычки, то ли ужаса.

На одной из лысых веток стояла худенькая девочка с костлявыми плечиками. Порывы ветра трепали её длинные каштановые волосы и юбку белого сарафана. Одной рукой она придерживалась за трухлявую тёмную кору дуба. А взгляд был устремлен не под ноги, а на крепостную стену. Нет. Не на стену. На город, выглядывающий из-за стены своими острыми тёмными крышами и источающими густой пар трубами.

Она что-то напевала себе под нос, точно не замечала ни холодного ветра, ни на чем стоит босыми ногами.

– Лия! – испуганно крикнул мальчик, подбегая ближе.

– Ты видишь этот город, Дай, – как ни в чем не бывало спросила она, даже головой в его сторону не повела. – Такой красивый в лучах рассвета…

– Лия, спускайся, пожалуйста, – взмолился Даймонд, простирая к ней руки. – Очень опасно там стоять. Ты можешь пострадать!

– Ты же жил там, снаружи!.. – воодушевленно начала она, но