Проклятие дома Ланарков - Антон Кротков

На обратном пути Крамер заскочил к себе контору и взял всё необходимое, чтобы «прибрать труп». Теперь гробовщик с помощью кисточек и грима обрабатывал раны и синяки на крохотной мордашке и шее младенца, чтобы наутро предъявить его новой «матери» в доказательство естественной смерти её родного дитя. Стоящий над душой Йейтс указывал ему, что и как следует делать и постоянно торопил:

— Нельзя ли быстрее.

— Невозможно! — сердито отвечал Крамер. — Вы хотите, чтобы она всё поняла?

* * *

Утром в комнату вбежала графиня, в ночной сорочке, босая, с распущенными волосами и безумным лицом. Она только что очнулась от укола сильного снотворного, сделанного доктором. Не обращая внимания на присутствующих мужчин, леди Элизабет метнулась к детской кроватке. Доктор и гробовщик с тревогой следили за ней, и облегчённо перевели дух, когда, едва увидев неподвижное тельце, женщина повалилась в обморок. Им всё удалось!

Графиню вынесли из комнаты служанки, и доктор, пребывая в благодушном настроении, похвалил коллегу:

— А вы молодец, мой дорогой! Виртуозная работа!

— Вы тоже ловко всё придумали, господин доктор! Без вас у нас бы ничего не вышло.

Они пожали руки, и доктор сказал:

— Теперь вы должны убедить графа провести похороны как можно скорее. Придумайте что-нибудь. А я скажу сэру Уильяму, что для пошатнувшегося здоровья его жены самым лучшим будет, если тело несчастного младенца уже завтра окажется в семейном склепе. Так, мол, леди Элизабет скорее сможет смириться с горем и пойдёт на поправку. Якобы желательно, чтобы ничто не напоминало ей о бедном Ричарде.

— Не волнуйтесь, любезный доктор, — многозначительно улыбнулся Крамер. — Полагаю, я знаю способ убедить графа не мешкать. Вот увидите, он сам будет заинтересован похоронить тайну так глубоко, что при всём желании ничьё любопытство не сможет до неё добраться.

Доктор удовлетворённо кивнул и предложил коллеге:

— А теперь, мой гениальный друг, срежьте с головки младенца несколько волосиков для графини, и надо перевезти тело к вам в контору.

Похоронщик взял ножницы и пританцовывающей походкой направился к кроватке. Однако через минуту Йейтс услышал его озадаченный и взволнованный голос:

— Странно…

— Что такое?

— Я думал, мне показалось… — озадаченно протянул Крамер. — Но теперь вот снова…у него тёплая кожа.

— Вы просто перенервничали, вот вам и мерещиться. Удивительная впечатлительность для вашей профессии! — посмеялся над коллегой доктор. — Пожалуй, мой любезный господин Крамер, вам стоит выпить успокоительного. Или вы предпочитаете хороший алкоголь?

* * *

Отодвинув крышку маленького гроба, Ричард испытал шок. Такого он никак не мог ожидать! Ребёнок внутри выглядел так, будто смерть пришла за ним вчера. Возможно, дело было в особом здешнем климате. Мало того — поза несчастного малыша не оставляла ни малейшего сомнения в том, что он ещё был жив, когда его принесли сюда и оставили в закрытом гробу! Похороненный заживо страдалец лежал на боку, весь скрючившись, личико искажено, а ручки неестественно подняты. Видно было, как он медленно умирал от удушья, жадно хватая ртом остатки воздуха. Что за изверги так поступили с невинным созданием? Ричарду стало жаль малютку, словно родного братца, захотелось уложить его поудобнее, поправить костюмчик…

Попутно Волк разглядывал малыша. Лицо и ручки его покрывал толстый слой грима, который кое-где начал отслаиваться. Рукавчик на правой ручке младенца немного задрался, желая поправить его, молодой человек наклонился ближе и увидел крупное родимое пятно. Своей формой оно напоминало волчью голову. Причём один край волчьей головы выглядит нечётко, как бы размытым. Оказалось, что искусственно нанесённый с какой-то целью рисунок пигментного пятна начал стираться.

Впрочем, и без этих загадок Ричард был потрясён тем, что обнаружил в потайной камере склепа. Но больше находиться здесь было невозможно, ибо от плохого воздуха у него начался сильный кашель. К тому же на поверхности уже светало и его могли обнаружить.

* * *

После пребывания в подземной гробнице свежий, влажный после дождя воздух, опьянил молодого человека. Он даже покачнулся.

— Эй, что ты там искал, пьянь! — вдруг раздался сбоку сердитый скрипучий голос. — Я же предупреждал тебя, Роб, чтобы ты больше здесь не появлялся!

Ричард повернулся и увидел сердитого старика в солдатском плаще и тяжёлых сапогах.

— Не бойтесь меня! — Ричард не успел договорить, как явившийся из предрассветных сумерек смотритель, нанёс ему удар. Руку будто кипятком обожгло, но, не смотря на боль, Волк рефлекторно взмахнул в ответ железной когтистой лапой. Раздался страшный чавкающий звук, хрип, и старик, словно куль повалился на землю.

Лишь под утро Скарлетт с трудом забылась беспокойным, тревожным сном.

Разбудил ёё лязг отпираемого дверного засова. В камеру вошёл один из надзирателей, очень неприятный тип, чья недоброжелательность и подозрительность по отношению именно к ней далеко выходили за рамки его служебных обязанностей. Вэй терялась в догадках, чем она могла вызвать ненависть этого тюремщика, только он не упускал случая досадить ей. В начале его глупое усердие вызывало у Скарлетт лишь насмешку. Но со временем стражник стал её раздражать. Каждое его дежурство превращалось в пытку. Отсутствие у Вэй настоящего адвоката позволяло даже такой жалкой пешке не церемониться с иностранкой.

Мало того, что недруг доставал её мелочными придирками. Так он ещё устраивал внезапные обыски, не гнушаясь подвергать дотошному изучению не только получаемые с воли книги и продукты, но даже нижнее бельё. Это ничтожество постоянно изобретал новые тонкие издевательства. Вот и теперь, распахнув дверь, надзиратель с минуту разглядывал американку, а затем с омерзительной усмешкой объявил:

— Не желаете исповедаться напоследок? Ну, не отказывайтесь! Неизвестно представиться ли ещё такая возможность — похохатывая, тюремщик принялся изображать повешенного со свёрнутой на бок шеей и вываленным языком, сотрясаемого конвульсиями.

— Пойдите прочь, мерзкий клоун! — не сдержавшись, послала негодяя Вэй.

Вволю наиздевавшись над ней, тюремщик закрыл дверь. Однако на смену ему неожиданно явился человек совсем другого сорта. С его приходом камера словно осветилась солнечными лучами. И это несмотря на то, что преподобный Альберт Джонс как будто не делал ничего особенного для того, чтобы специально понравиться заключённой или завоевать её доверие, например, ласковыми словами, сочувственной улыбкой. Аскетичное лицо его оставалось суровым, сипловатый голос звучал невыразительно. Джонс напоминал строгого, но справедливого учителя.

Посетитель в скромной сутане стал расспрашивать Скарлетт об условиях её содержания, о настроении, узнал, не нужно ли ей чего. Но взгляд! В глазах его было столько любви и понимании, что Скарлетт, что называется, проняло. Спокойный, приветливый, чистый душою, священник обнаружил тонкий ум и большую мудрость, заметив, что страдать или не страдать, — часто наш собственный выбор: