Открытие природы - Андреа Вульф

В марте 1841 г., через шесть с лишним лет после своего первого объявления о намерении издать «Космос», Гумбольдт пообещал – и опять не выполнил обещание – сдать рукопись первого тома{1483}. Он, шутя, предостерегал издателя от ведения дел с «ходячими ископаемыми», но не торопился{1484}. «Космос» – слишком важный труд, его «наиболее тщательная работа»{1485}.

Порой, стремясь разогнать накопившуюся тоску, Гумбольдт, оставив на рабочем столе книги и рукописи, проезжал две мили до новой обсерватории, созданию которой посодействовал, вернувшись в Берлин{1486}. Там он наблюдал в большой телескоп ночное небо, и перед ним распахивалась вселенная – весь его космос во всем своем великолепии. Он видел темные кратеры на Луне, цветные двойные звезды, сиявшие, казалось, для него одного, россыпи далеких туманностей. Благодаря новому телескопу небывало приблизился Сатурн, его кольца казались нарисованными. Эти редкие мгновения неописуемой красоты, признавался он своему издателю, вдохновляли его продолжать начатое.

За годы работы над первым томом «Космоса» Гумбольдт несколько раз ездил в Париж, но в 1842 г. он также сопровождал Фридриха Вильгельма IV в Англию, на крестины принца Уэльского (будущего короля Эдуарда VII) в Виндзорском замке{1487}. Визит продлился меньше двух недель, и Гумбольдт сетовал, что у него не хватило времени на научные дела. Он не попал ни в Гринвичскую обсерваторию, ни в Ботанический сад в Кью, зато сумел встретиться с Чарльзом Дарвином.

Организовать встречу Гумбольдт попросил геолога Родерика Мерчисона, своего давнего парижского знакомого{1488}. Тот был рад оказать ему услугу, хотя дело было в разгар сезона охоты, и он мог «пропустить лучшую охоту года»{1489}. Была назначена дата встречи – 29 января. Предвкушая знакомство с Гумбольдтом и сильно волнуясь, Дарвин ушел из дому с утра пораньше и помчался к Мерчисону на Белгрейв-Сквер, откуда всего несколько сот ярдов до лондонского Букингемского дворца{1490}. Много чего Дарвину нужно было спросить и обсудить с Гумбольдтом. Он трудился над своей эволюционной теорией и продолжал размышлять о распределении растительности и миграции видов.

В прошлом Гумбольдт обсуждал возможную связь между Африкой и Южной Америкой в контексте своих идей о распределения растительности на земле, но вел речь и о препятствиях этому распределению в виде пустынь и горных цепей. Он писал о тропическом бамбуке, найденном «в толще льда, сковавшего северные земли», доказывая, что планета претерпевала изменения, и вместе с ней менялось и распределение флоры{1491}.

В доме Мерчисона 32-летний Дарвин увидел старика с седой шевелюрой, одетого, как в русской экспедиции, в черный фрак с белым галстуком. Гумбольдт называл это «космополитической экипировкой», потому что он подходил для всех случаев – встреч хоть с королями, хоть со студентами{1492}. В свои 72 года Гумбольдт ходил уже осторожнее и медленнее, но умение производить впечатление осталось при нем. Появляясь где-либо, он первым делом проходил через помещение, слегка склонив голову и раздавая налево и направо кивки{1493}. В своем вступительном обращении он не жалел красноречия. С момента его появления все умолкали. Любое чужое высказывание служило Гумбольдту поводом для очередного пространного философского высказывания.

Дарвин окаменел. Он неоднократно пытался что-то сказать, но всякий раз безуспешно. Гумбольдт был настроен вполне радушно и выдал собеседнику «несколько грандиозных комплиментов», но говорил старик без умолку{1494}. Это продолжалось три долгих часа, и Дарвин назвал эту болтовню «превосходящей всякое разумение»{1495}. Он представлял их первую встречу совсем не такой. После стольких лет преклонения перед Гумбольдтом и восхищения его книгами Дарвин чувствовал некоторую опустошенность. «Наверное, у меня были несколько завышенные ожидания», – оговорился он позже{1496}.

Нескончаемый монолог Гумбольдта не позволил Дарвину повести с ним вразумительную беседу. Гумбольдт продолжал свою лекцию, Дарвин стал размышлять о своем. Внезапно он насторожился: Гумбольдт повел речь о реке в Сибири с «очень разной растительностью» на разных берегах, несмотря на одинаковые почвы и климат{1497}. Это сильно заинтересовало Дарвина. На одной стороне реки растительность была в основном европейской, на другой – азиатской, продолжил Гумбольдт. Услышанное заинтриговало Дарвина, но он многое пропустил в гумбольдтовском потоке речи, а прервать оратора не осмелился. Дома он поспешно записал в блокнот все, что запомнил. Но он не был уверен, правильно ли понял старого ученого. «Две флоры на разных берегах? Странный случай», – написал он{1498}.

Дарвин находился в процессе сбора материала и обдумывания своей «теории видов». Со стороны его жизнь выглядела как «часовой механизм»{1499}, она была построена вокруг текущей работы, приемов пищи и семейного времяпрепровождения. В 1839 г., через два с небольшим года после возвращения из плавания на «Бигле», он женился на своей кузине Эмме Веджвуд, и теперь они жили с двумя маленькими детьми в Лондоне[39]. При этом он часто болел, его мучали головные и желудочные боли, усталость, воспаления на лице, но продолжал писать статьи и книги, все время размышляя об эволюции{1500}.