Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл-стрит - Томаш Седлачек

Недалеко от них отстоят и Платон с Аристотелем. Пусть между учителем и учеником и возникли разногласия относительно того, всегда ли плохо испытывать наслаждение (согласно Аристотелю, это утверждал Платон), оба сходились во мнении, что самое важное — это жить достойно.

Христиане

В своей аскетической традиции христиане весьма близки к идеалу стоиков по степени безразличия к собственным выгоде, радостям и горестям. Стремление к чувственным побуждениям и наслаждениям христианское учение считает свойством падших людей, и потому плоть необходимо укротить, покорить и (говоря словами самих христиан) распять. Христиане и стоики, однако, идут к этой цели разными путями. Христианство постулирует, что люди не способны самостоятельно достичь духовного идеала. К тому же духовный идеал христианства более требователен, чем в стоицизме, так как оно находит грех в мыслях и желаниях (Нагорная проповедь Иисуса), а не только в их материальном воплощении. Таким образом, для добродетельной жизни помимо сильной воли и самоотречения (в этом совпадение со стоиками) нужна помощь свыше, изменяющая сердце и волю человека. Следовательно, христианство, в противовес стоицизму, содержит новое трансцендентное измерение.

Подобную роль в духовной жизни человека Фома Аквинский отвел разуму, приравняв его к добродетелям, так как считал, что Бог — это чистый разум. Человек совершенен настолько, насколько способен прислушиваться к своему рассудку и вести себя в соответствии с ним. Аквинский, будучи убежден, что «невежество есть грех», совершенно определенно осуждает любого, не использующего свои умственные способности.

Другое, более эмоциональное направление христианского учения ведет верующих к глубокой внутренней трансформации, в результате которой все побуждения и желания автоматически приводятся в соответствие с добром. В этом контексте Библия говорит об «измененном сердце» и «новом человеке».

Иудейское учение

В отношении к вопросу пользы и морали учение древних евреев находится, похоже, где‑то между стоиками и утилитаристами. К позитивному восприятию выгоды оно гораздо ближе, чем христианство. В Ветхом Завете удовольствие оценивается однозначно положительно: человек должен «радоваться дням своим». Это учение ничего не имеет против максимизации полезности или богатства как такового, однако все это не может переступить границу определенных (Господом данных) правил. Таким образом, иудеи верили в максимизацию выгоды в рамках допустимого, что очень красиво отражено в (уже один раз приведенной) цитате из Книги Екклесиаста: «Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд».

Чувство удовольствия ничему в Торе не противоречит. Добрый поступок ни в коей мере не осуждаем за то, что был вознагражден. Иудеи не разделяют (более или менее откровенное) безразличие стоиков к полезности. Обретение воздаяния за свои деяния (а значит, и удовольствия от полученной в результате их совершения выгоды) они не откладывают, как это делают христиане, до момента, когда окажутся на том свете, а относят к свету этому. Но, в отличие от гедонистов, получаемое ими удовольствие подчиняется правилам, поэтому погоня за выгодой имеет свои понятные границы.

Утилитаризм

Прежде чем на нашей воображаемой оси мы доберемся до Эпикура, следует остановиться на учении утилитаристов. Оно хотя и имеет аналогичную с эпикуреизмом основу, но в представлении Дж. С. Милля стремится преодолеть человеческий эгоизм путем введения института беспристрастного наблюдателя. Подлинный утилитаризм не эгоистичен, он отдает предпочтение общему благу, безразличному к благу индивидуума и стоящему над ним. Если выгода всего общества (или какого‑либо индивида Х) может расти быстрее, чем будет снижаться выгода индивида Y, то сам Y (радостно и добровольно) приступит к снижению своей собственной выгоды в интересах всех (или индивида Х). Пчелка Мандевиля этого никогда бы не сделала. Тем не менее Милль в своих поисках нравственности выгоды многим менее эгоистичен, чем гедонисты. Найти между ними различие очень просто. Гедонисты считают за summum bonum [841] максимизацию собственной выгоды, в то время как Милля интересует максимизация пользы для всей системы. Индивид, согласно его учению, совершая нечто, не смеет даже думать о максимизации своей выгоды. Он сосредоточен исключительно на пользе, приносимой его поступком всем.

Эпикур

Эпикурейцы (гедонисты), главные интеллектуальные противники стоиков, оценивали нравственность своих действий исключительно в зависимости от получаемой выгоды. Это они положили начало знаменитому кредо «цель оправдывает средства». На нашей воображаемой оси мы вступаем на территорию, где зло и пороки уже допустимы. Для оправдания грешного средства эпикурейцам нужна была соответствующая цель. Если она добрая, максимизирует благо больше, чем любая другая альтернатива, то способ ее достижения становится легитимным. В нашем списке эпикурейцы — первая школа, устраняющая необходимость внешних, заданных кем‑то извне правил. И это значительно усиливает аргументацию, ведь философским учениям, начиная от стоиков и заканчивая Кантом, с трудом удавалось обосновать тотальность действия абстрактных норм, требований и принципов. Гедонизму (так же как и его современной форме — утилитаризму) подобная абстрактная система не нужна. Добро определимо, вычисляемо в прямом смысле слова, эндогенно самой системе и ситуации.

Мы бы покривили душой, если бы не подчеркнули, что Эпикур и его последователи стремились к минимизации зла — в отличие от Мандевиля, считавшего его необходимостью для продвинутого общества. И не пытайтесь свести зло к минимуму, сказал бы он, так как тем вы поставите под угрозу стабильность и процветание вашего улья.

Мейнстрим экономики

Если мы хотим в наш список включить и экономический мейнстрим, то должны разместить современную экономику за гедонистами. Собственно говоря, даже Эпикур признавал, что не при любых наших поступках мы руководствуемся эгоизмом. В качестве примера он приводит дружбу, где, как считает, своекорыстие отсутствует. Современная экономическая наука, выступая в роли антропологии нашего времени, готова видеть себялюбие в материнской любви, в партнерских отношениях и в других эмоциональных сферах.

Ее стремление все свести к эгоизму и расчету крайне сильно; даже Эпикур не осмеливался рассуждать так, как нынешние апологеты мейнстрима. Более того, хотя современные экономические школы и подхватили утилитаризм Милля, они не восприняли его главный принцип личной моральной ответственности — принцип беспристрастного наблюдателя. Добровольный отказ от личной выгоды (что правоверный утилитарист, согласно учению Милля, сделать обязан) в пользу общего блага экономика сегодня полностью отвергает. Современная экономическая антропология представляет собой довольно странную смесь. Она не занимается личной нравственностью, поскольку невидимая рука рынка все равно переплавит личные пороки в общее благо, так что от морали индивидуума, по существу, ничего не зависит.