На руинах Османской империи. Новая Турция и свободные Балканы. 1801–1927 - Уильям Миллер

Заключение в тюрьму Любибратича, одного из руководителей восстания, на которое пошли власти Австрии в качестве уступки венграм, ненавидевшим славян, тоже не смогли остановить восстание; и два соседних княжества, Сербия и Черногория, собирались заявить о том, что будут сражаться вместе.

С самого начала ожидалось, что если восстание в Боснии и Герцеговине продолжится, то эти два государства тоже к нему присоединятся. Сначала ни тот ни другой князь не хотели начинать войну с Турцией. Когда депутация парламента вручила князю Милану адрес, в котором говорилось, что Сербия не может оставаться равнодушной к судьбе жителей Боснии и Герцеговины, он ответил тем, что отправил в отставку Ристича, своего воинственного премьер-министра и главного борца за идею «Великой Сербии». Однако вскоре он понял, что ему не следует забывать о двух претендентах на его шаткий трон, а также о партии сторонников войны в своей стране.

Петр Карагеоргиевич, сын изгнанного князя, обладавший военным талантом, далеко превосходившим способности Милана, отдал в распоряжение боснийских повстанцев свой опыт, полученный во Франко-прусской войне, и раздавал медали со своим изображением и красноречивым намеком на историческую битву на Косовом поле (в 1389 г.).

Николай Черногорский, прирожденный лидер, отправив хитрого старого вояку Пеко Павловича усмирять восстание, позволил ему стать одним из самых активных командиров повстанцев, а многие из его подданных переходили границу, где военными действиями руководил его собственный тесть!

Раздраженный тем, что его отношение к восстанию сравнивают с отношением двух его соперников, Милан весной 1876 года вернул к власти Ристича и принял услуги Черняева, русского генерала, который появился в Сербии под видом корреспондента панславянского журнала. Следующим шагом Николая стала отправка меморандума лорду Дерби, в котором он указывал на «нетерпимое положение», в которое поставило его восстание. Заявление русского царя Александра и британского правительства о том, что туркам следует помирить двух сербских правителей, отдав один порт и небольшой участок территории Черногории, а Малый Зворник – Сербии, не помогло предотвратить войну.

Ристич потребовал, чтобы управление Боснией, в которой бушевало восстание, поручили Милану за фиксированную плату; 30 июня князь Сербии издал манифест для своего народа, в котором, после ссылок на средневекового царя Сербии Душана и Милоша (Обилича)[83], объявил, что его армия «собирается войти в мятежные провинции для самозащиты». 1 июля Сербия, а на следующее утро Черногория объявили войну Турции от имени своих братьев сербов. «Настало время, – заявил своим подданным князь Николай, – восстановить Сербскую империю, которая пала под ударом Мурада I и должна возродиться при Мураде V, который только что взошел на запачканный кровью трон Турции».

Ситуация, сложившаяся в Турецкой империи летом 1876 года, и вправду могла оправдать кровавую риторику князя-поэта Черногории. Восстание в Боснии и Герцеговине не только породило сочувствие двух соседних сербских государств, но и ускорило формирование национального чувства у болгар.

В Бухаресте был создан новый революционный комитет; неудача Стамбулова, будущего премьера Болгарии, и Стоянова, будущего спикера Собрания, которым не удалось собрать под своим флагом в Стара-Загоре крестьян, только подстегнула действия пылких патриотов. Их штаб-квартирой стала Журжа; зимними ночами они переходили по льду на болгарский берег Дуная; из стволов вишневых деревьев рабочие выдалбливали стволы пушек; на полянке в лесу собрался съезд конспираторов.

Болгарский лидер Бенковский (такая фамилия была указана в его польском паспорте) воображал себя вторым Наполеоном, но его «восстание в Средне-Гора», между Балканами и Фракийской долиной, начавшееся 2 мая, продолжалось лишь 10 дней и было подавлено с ужасающей жестокостью. По словам британского чиновника, турки во время резни в городе Панагюриште совершали «жестокости, достойные американских индейцев». Но это, само по себе незначительное, восстание попало на глаза всему цивилизованному миру, и люди заинтересовались борьбой Болгарии. Движение за национальное освобождение распространилось по реке Марице до гор Родопы, где болгары-христиане воевали с болгарами-мусульманами. Последних называли помаками, которые, подобно мусульманам-сербам в Боснии («потурченцам боснякам») и мусульманам-грекам на Крите, были самыми горячими сторонниками турецкого владычества.

Селение Батак, расположенное на северном склоне Родоп, готовилось присоединиться к национальному восстанию, когда в нем появились башибузуки Ахмета Аги из Досната и его товарища Мохаммеда Аги из Дворково. Попытавшись оказать им сопротивление, жители села сдались, поверив обещанию турок сохранить им жизнь. Но тут началось то, что мистер Баринг, британский комиссионер, назвал в своем официальном отчете, написанном после его посещения этого места, «вероятно, самым гнусным преступлением, запятнавшим историю нашего века».

Ахмет Ага и его люди не щадили ни стариков, ни женщин. Когда охваченные ужасом христиане, числом более тысячи, собрались в церкви и на церковном дворе, башибузуки стали стрелять в окна, а потом, сорвав с крыши черепицу, принялись бросать смоченные бензином и подожженные ковры на беспомощных беглецов, столпившихся внизу. Только одной старухе удалось спастись из этого ада; а когда более чем через два месяца после ужасной трагедии британский комиссионер посетил это место, ужасный запах непогребенных трупов наполнял все окрестности.

«На каждом шагу на улицах, – писал мистер Баринг, – лежали человеческие останки; там – череп старухи, тут – накладная коса какой-нибудь несчастной девушки». По оценкам современников, 5 тысяч человек из общего числа жителей селения 7 тысяч погибли в одном только Батаке, а всего в тот ужасный май по всей Болгарии было убито 12 тысяч христиан. Но эти люди погибли не напрасно – их смерть стала рождением их страны.

Болгарская резня всколыхнула весь христианский мир. Первым рассказал о преступлении в Батаке корреспондент газеты «Дейли ньюс»; британский и американский комиссионеры подтвердили его слова. Гладстон отложил свои теологические изыскания «О будущем возмездии» и написал «Болгарские ужасы»; эта знаменитая брошюра, продававшаяся десятками тысяч, пробудила праведный гнев британцев против системы управления, которая не только позволяла, но и поощряла подобные зверства – ибо Ахмет Ага получил за эту резню награду.

Великий либеральный государственный муж, услуги которого, оказанные восточным христианам, сделали для повышения престижа Британии у жителей Балкан гораздо больше, чем ее флот и армия, потребовал «уничтожить турецкую власть в Болгарии». «Пусть турки, – писал он, – избавят болгар от своего гнета единственно возможным путем – убравшись оттуда прочь. Их заптиехи и мюриды, их бимбаши и юзбаши, их каймакамы и паши, все, как один, прихватив свои сумки и чемоданы, должны очистить эту провинцию, которую они разоряли и оскверняли».