Алая Вуаль - Шелби Махёрин

потому, что он прав — это никогда не должно повториться. Это никогда не повторится.

Смахнув слезу, я оглядываюсь, чтобы проверить Пеннелопу, но обнаруживаю, что она стоит прямо за диваном. Она вскидывает золотистую бровь, наблюдая за нами, и на ее пышных красных губах играет улыбка.

— Похоже, я пропустила самое интересное. Какая жалость.

Глава 33

Короткое Интервью

— Пеннелопа! — Я вскакиваю на ноги и делаю реверанс, молясь, чтобы она не стояла там долго. Судя по веселому блеску в ее золотых глазах, она слышала каждое слово между мной и Михалем. Мне хочется, чтобы пол поднялся и поглотил меня целиком.

— Приятно познакомиться.

— Правда? Звучит так, будто я вас прерываю.

Рядом со мной Михаль стоит в каменном молчании.

— Вовсе нет. — Я разглаживаю свое платье неловким жестом, мои конечности все еще дрожат. Ее платье гораздо проще, из малиновой марли, но и гораздо красивее — оно струится по ее фигуре, как облако, сверкающее и прозрачное. Несмотря на когти ее любовника, ткань осталась нетронутой и, вероятно, заколдованной; от нее исходит едкий аромат магии крови. Я утираю еще одну слезу.

— Вообще-то мы ждали вас.

— О, я в курсе.

— Вы… вы?

Она легкомысленно машет рукой. В отличие от своей кузины, она не пыталась скрыть шрамы косметикой, оставив их голыми, чтобы они светились в свете костра. Шрамы тянутся по ее пальцам, запястьям, рукам с намерением — как будто она спланировала точное расположение каждой отметины — и заканчиваются тонкой филигранью на груди.

— Может, я и не такое ночное создание, как твой друг, — она оценивающе смотрит на Михаля, — но у меня все еще есть уши. А вы двое не очень-то деликатничали. Не то чтобы это была полностью ваша вина, конечно, — добавляет она. — Мы всегда замечаем, когда ночные дети приходят на зов. Наверху только что появились еще двое.

В ее тоне нет выговора, только живой интерес. Несмотря на красоту, ее лицо с острыми глазами и заостренным носом почти фейское, а когда она озорно вздергивает брови, это впечатление только усиливается.

— Однако если вы хотите назначить встречу, — продолжает она, — боюсь, ее придется назначить на завтрашний вечер. Дорогой Джермейн уже ждет в моей комнате, а он ненавидит делиться.

Я оглядываюсь по сторонам в поисках лестницы, ведущей в покои куртизанок, но ее нет. Нет и дверных проемов. Только грубый черный камень и треск черного огня. И тени — развоплощенные фигуры, которые бьются о стены внешнего обода, не тронутые светом костра. Раньше я их не замечала. Не могу понять, почему, с горечью думаю я.

— Мы здесь не для того, чтобы назначать встречу, — говорит Михаль, его тон снова становится властным. — Мы здесь, чтобы спросить о вашей кузине.

— Моей кузине? — Мгновенно с лица Пеннелопы исчезает лукавая улыбка, а золотистое сияние, окружающее ее, превращается в кремнистое серебро. Ее глаза сужаются между нами двумя. — Какая кузина?

— Бабетта Труссэ.

Ее губы поджаты.

— Мы хотим выразить наши соболезнования, — быстро начинаю я, но Михаль перебивает.

— Расскажите нам о днях, предшествовавших ее смерти. — Не обращая внимания на мой хмурый взгляд, он обходит диван, чтобы сократить расстояние между ними. Если он хочет запугать, то у него ничего не выходит: Пеннелопа отказывается трусить при его приближении. Вместо этого ее золотистые глаза сверкают молчаливым вызовом. Репутация Михаля как ночного создания, очевидно, мало что значит для нее — а значит, она должна знать о нем очень мало. И все же я сопротивляюсь желанию встать между ними. Лишь однажды мне довелось увидеть истинный гнев ведьмы крови, и я не хотела бы повторить этот опыт.

— Рассказала ли она о чем-нибудь, что могло бы вызвать у вас беспокойство? — настаивает Михаль. — Может, познакомила вас с новым или старым любовником?

Я хмурюсь еще больше. Подобные разговоры требуют деликатного обращения, а Михаль проявляет столько же изящества, сколько и тупой топор.

— Приносим свои извинения, мадемуазель, — говорю я, прежде чем он успевает заговорить снова. — Мы понимаем, что говорить о Бабетте должно быть трудно…

Однако Михаль снова прерывает меня, его голос становится все холоднее с каждым словом.

— Возможно, она говорила о неудачном деловом соглашении или о члене семьи, которому нужна помощь.

При этих словах выражение лица Пеннелопы искажается, и я спешу сгладить напряжение, обходя вокруг дивана. Я сцепила пальцы, чтобы не разжать руки. Или задушить Михаля.

— Мы расследуем ее смерть, поэтому любая информация о последних днях ее жизни — любое необычное поведение, новые лица — была бы очень полезна.

— Неужели? — Пеннелопа усмехается в ответ на вопрос, и даже я могу сказать, что это выражение не свойственно ее веселому лицу. — Я скажу вам то же, что и твоим братьям, Селия Трамбле: я не знала, что Бабетта вообще была в Цезарине, не говоря уже о том, кто украл ее тело.

Я вздохнула с покорностью. Конечно, она знает, кто я. Мои шансы на разоблачение неуклонно растут.

— Шассеры пришли в Бездну? — резко спрашивает Михаль.

Пеннелопа насмехается.

— Они, конечно, пытались — по наводке твоих друзей, надо сказать, — фыркает она, — но ты же знаешь Эпонину. Она предвидела появление этих уродов, и все покинули помещение до их прихода. Все, кроме меня. — Она гордо поднимает подбородок. С вызовом. — Я осталась и отвечала на их вопросы, потому что никто — никто — не хочет отомстить ублюдку, который обидел Бабетту, больше, чем я. Она и Сильви для меня как сестры, и я выпотрошу любого, кто причинил им вред.

— Сильви?

Пеннелопа быстро отводит взгляд, проклиная промах под нос.

— Младшая сестра Бабетты.

Я хмурюсь от такого откровения.

— Я не знала, что у Бабетты есть сестра.

— Возможно, ты не знаешь Бабетту так хорошо, как тебе кажется.

— Где мы можем ее найти? — Пьяный мелузин натыкается на Михаля, которая отталкивает его, не моргнув глазом. — Сильви?

В глазах Пеннелопы мелькает смесь триумфа и душевной боли.

— Ты не сможешь. Сильви умерла три месяца назад. — Прежде чем мы успеваем спросить, она резко добавляет: — Болезнь крови.

О.

Я слышала о болезни крови лишь однажды — она унесла жизнь маленького мальчика по имени Маттье, смерть которого превратила его мать в одно из самых злобных существ на свете. Она погибла в битве при Цезарине со своей любовницей, Ля-Вуазен, известной как тетя Коко, которая когда-то железным кулаком управляла Белыми Дамами.

— Мне так жаль, Пеннелопа, — тихо говорю я. — Потерять обоих своих кузин в такой короткий…

Но Пеннелопа дергается, как будто я ее ударила.

— Мы не нуждаемся