Холокост. Новая история - Лоуренс Рис

В первые дни полиция захватывала нищих, инвалидов, сирот. С 29 июля началось окружение домов с проверкой документов. Не имевших справок о работе на немецких предприятиях задерживали. Пытавшихся скрыться расстреливали.

Акции в варшавском гетто стали одними из самых жестоких среди всех ужасов Холокоста. «Сумятица и страх ужасающие, — писал 1 августа в своем дневнике Авраам Левин. — Матери теряют детей. Слабую старую женщину заносят в машину… Трагедии не передать словами… Раввина с улицы Дзельна, 17, схватили и, видимо, застрелили. Подростков хватают на улицах»14.

Галина Биренбаум, которой тогда было 12 лет, вспоминает, что каждый день оставалось все меньше и меньше людей, каждый день все больше и больше пустых домов. Евреи пытались прятаться, но немцы и их украинские пособники, вместе с еврейской полицией, прочесывали этаж за этажом в каждом здании, двери выбивали ломами. «Я слышала, как выводили людей… Крики, выстрелы… И каждый день одно и то же — с утра до ночи»15.

За первые десять дней акции в Треблинку вывезли 65 000 евреев. Да, сначала эсэсовцы не забирали тех, кто имел право на освобождение от депортации, но позже, если возникали проблемы с заполнением состава, на погрузочную платформу тащили всех, кого могли найти. Еврейским полицаям сказали, что, если каждый из них не будет ежедневно доставлять по пять человек, нехватку станут возмещать за счет их родственников. Словом, к концу сентября из варшавского гетто было вывезено подавляющее большинство евреев.

Почти всех их отправили в Треблинку — лагерь смерти, последний из построенных специализированных объектов16. С лета 1942 до осени 1943 года здесь, по разным оценкам, было уничтожено от 850 000 до 900 000 человек. Самым смертоносным стал период с конца июля до конца августа 1942-го — в это время умерщвлено было приблизительно 312 500 евреев, из них примерно 250 000 из варшавского гетто17. Способствовало этому и то, что железная дорога теперь проходила непосредственно на территорию лагеря. Для эсэсовцев это оказалось большим подспорьем, потому что выгружать прибывающих можно было быстро. И сразу отправлять в газовые камеры… Внутренняя планировка лагеря была схожей с таковой в Белжеце и Собиборе — прямоугольное пространство, поделенное на зону прибытия и зону уничтожения с газовыми камерами, которые соединялись узким проходом, или «трубой», и отдельные зоны для рабочих команд и для охраны.

Другая причина масштабов «работы» Треблинки летом 1942 года объясняется не техническими, а человеческими качествами — амбициями ее коменданта, 31-летнего Ирмфрида Эберля, единственного профессионального врача, ставшего во главе лагеря смерти. Имя доктора Эберля читателям уже знакомо: он был директором центра эвтаназии в Бранденбурге. Таким образом, у него уже имелся большой опыт массового уничтожения людей. В июне 1942 года, подготавливая лагерь к приему первой партии евреев, Эберль писал жене Рут, что жизнь у него сейчас очень насыщенная событиями и ему это нравится18. В другом письме, отправленном супруге в конце июля, вскоре после того, как в Треблинку стали приходить первые эшелоны, он сетовал: «Понимаю, что в последнее время пишу мало, но ничего не могу поделать, потому что “варшавские недели” пролетают с невообразимой скоростью»19. Дальше Эберль писал, что будь в сутках даже 100 часов, этого оказалось бы ему недостаточно, чтобы выполнить всю работу, и в стремлении исполнить свой долг он выработал у себя стальной характер. А потом комендант Треблинки добавил, что сумел мотивировать подчиненных не отставать от него и горд и счастлив своими достижениями.

Эсэсовцы по предыдущему опыту знали, что ключевым моментом для «эффективной» работы их объекта является маскировка. Треблинку тоже на первый взгляд можно было принять за транзитный лагерь. Жертвы до последнего момента не знали, что их ожидает смерть, и в большинстве случаев это позволяло предотвращать акты сопротивления.

Всех прибывающих максимально быстро направляли в «душевые» и на «дезинфекцию». То есть в газовые камеры… Обязательным условием секретности, конечно, была необходимость девать куда-то огромное количество трупов. Сначала тела убитых закапывали в больших общих могилах, но весной 1943 года, после посещения лагеря Гиммлером, там были установлены кремационные печи. Рейхсфюрер приказал все останки выкопать и сжечь, а трупы вновь убиваемых только сжигать.

Итак, в начале лета 1942 года лагерь работал в полную силу — ежедневно здесь умерщвляли от 5000 до 7000 евреев, но к середине августа появились трудности. Отчасти это объясняется нарастающим потоком направляемых на эту фабрику смерти жертв — теперь в Треблинку прибывало больше 10 000 человек в день. Это означало, что рабочие команды не всегда успевали до прибытия очередного эшелона привести все в порядок, дабы сохранить видимость транзитного лагеря. Нарушение графика одного «процесса» немедленно сказывалось на всех других. Составы приходилось задерживать на станции, что еще больше вредило эффективности маскировки. Люди начинали умирать в битком набитых товарных вагонах, не успев доехать до лагеря… А на освобождение вагонов от трупов уходило намного больше времени, чем на шествие по «трубе»…

Большой проблемой стал и запах. Вокруг лагеря распространялось ужасное зловоние. Жившая поблизости Евгения Самуэль, в то время школьница, помнит, что запах разлагающихся трупов был просто ужасным. «Из-за него нельзя было открыть окно или выйти на улицу. Это просто невообразимый запах…»20

Еврей Оскар Бергер прибыл в Треблинку как раз в то время, когда налаженный в лагере процесс стал давать сбои. Выйдя 22 августа 1942 года из вагона, Бергер и все остальные увидели лежащие вокруг сотни трупов. На платформе началась паника. Эсэсовцы и их украинские пособники стали стрелять с крыш близлежащих зданий по прибывшим, и люди словно обезумели: «…мужчины, женщины и дети с воплями метались по лагерю» 21.

Авраам Кшепицкий, которого привезли примерно в это же время, увидел в Треблинке то, что не могло присниться и в самом страшном сне. «Ужасное зрелище: множество тел, нагроможденных одно на другое. Мне показалось, их было не меньше 20 000… Большинство из этих людей задохнулись в товарных вагонах. Они лежали с раскрытыми ртами, словно пытаясь вдохнуть последний глоток воздуха…» Эсэсовцы отобрали Авраама в рабочую команду, которой нужно было убрать все эти тела. И многие другие… Словом, ситуация была ужасной, а эшелоны продолжали прибывать по расписанию. «Вечером в лагерь пришел очередной состав. Мы побежали к вагонам. Это был шок… Там оказалось полно трупов — задохнувшиеся… Тела лежали вповалку… друг на друге, чуть ли не до потолка. Описать этот кошмар словами нельзя…»22

Конечно, у доктора Ирмфрида Эберля были основания жалеть о том, что в сутках всего 24 часа. «Целью нашего коменданта, — говорил позже Август Хингст, эсэсовец, служивший в Треблинке, — было достичь максимально возможных чисел и превзойти другие лагеря. Приходило так много эшелонов, что мы не справлялись… не успевали отправлять прибывших в газовые камеры»23. А потом пошли слухи и о нарушениях дисциплины в Треблинке, и о том, что ценности, забранные у евреев, вместо того, чтобы быть отправленными в рейх, оказывались в руках сотрудников администрации, и даже о том, что пьяный Эберль заставлял танцевать перед собой обнаженную еврейку24.